Читать книгу "У чужих берегов - Георгий Лосьев"

– Нет... Устал, очень...

Мы дохлюпали до середины поселка, не встретив ни души, и остановились очистить пудовую грязь с сапог у какого-то пятистенника, погруженного во тьму. Ставни были закрыты наглухо, и лишь тонкие полоски света просачивались на улицу. Из дома слышались гармошка и нестройное, пьяное пение...

– Гулянка, – сказал Игорь. – Ничего не получится.

В этот момент хлопнула дверь, с крыльца во двор спустились двое с фонарем, и желтое пятно света поплыло к нам. Ворота были раскрыты настежь. Кто-то невидимый, уже на улице, спросил:

– Котора шинкаркина изба-то?

– Вон, на перекося отсель – белена хата... Через улку – всего и ходу, – ответил второй, странно знакомый голос.

– Да-кось хвонарь! Темень, зги не видать, туды ее в погоду!

– Добегишь и за так... Мне к коням надо... Да посуду не кокни!

– Бегай тут для вас! Они пьют, а мне бегать! Черти гладкие, мать вашу...

– Ты Федор Иванычу доложись. Он те погладит, чище милиции...

– Да ну вас к ляду и с Хведором!

По грязи захлюпали сапоги уходящего. Игорь сжал мою руку, и у него вырвалось:

– Ромка!

Человек с фонарем справлял нужду.

– Ково тут? А ты, што ль, Пантелей?

Фонарь подвинулся к нам и поднялся.

– А батюшки! – со страхом и изумлением сказал цыган и забормотал: – Уходи, отец, тикайте, скорее тикайте, сгибнете, за понюх пропадете, мать честна, свята богородица-троеручица! – наклонился и зашептал, обдавая лицо сивушным перегаром. – Я ить думал, что Пантюха – дозорный! А энто ты, отец... Ох, хмелен нонче Федор Иваныч! Шибко хмелен... Ну, коли жить охота – айда за мной! Должно, дозорный на околице от дожжа в избу укрылись... А то беспременно приставили бы вас Федор Иванычу... Ну, айдате скорее!

– Погаси огонь, Роман,

– Не бойсь. Я выведу…

Он повел огородами.

Путаясь и спотыкаясь в картофельной ботве, мы вышли к речке.

Ромка переправил нас в лодке на другой берег и вышел с нами на невысокий ярик. Здесь начинался густой сосняк и дождь ощущался меньше; Цыган поставил «летучую мышь» в траву.

– Ну, щастлив ваш бог!

Я прислушался. Хутор молчал. Лес глухо шумел...

– Что, Роман, нового хозяина нашел? Опять батрачишь? Ты же в милицию хотел?

– А блажил... – после паузы осветил цыган. – Заголодал я тады вконец. Кака родня цыгану милиция?

– Но ведь работал у нас?

Он, не ответив, стал рассказывать, как выбраться дальше.

– Дорогу я найду... Слушай, Роман: бросай банду! Идем с нами – я тебе устрою амнистию...

– А не попутно нам, батенька! Я у Федор Иваныча в армии не последний... Сам сказывал: мой, грит, дитант!

Высморкавшись, он добавил хвастливым тоном, явно заученные слова:

– Хресьянска армия всех коммунистов изничтожит – тады мы с Федор Иванычем правильну савецку власть поставим! Штоб, значит, хресьянам торговать. Вольно, в охотку...

– А цыганам – воровать? Ну, что ж, Роман, бей меня! Вон у тебя обрез за пазухой. Огоньков за меня не меньше ведра отвалит... Вы люди богатые!

– Не страми! Цыган и на черствый кус памятливый! Уходитя!

– Как же Огоньков тебя помиловал? Ведь, наверное, догадывался, что тупицынская роща – твоя работа?

– Я Федор Иваныча на себе три версты тащил. Раненого.

– Так... раскаялся?

– А не береди душеньку! – выкрикнул цыган. – Сказано – тикайте, покуль живы! Эва погода, непогодь! Мокрый я до нитки! Надо б вас приставить... Да ладно уж!

Он матюгнулся и, повернувшись спиной, стал спускаться с обрывчика, высвечивая фонарем ступеньки, вырытые в глинистой почве... Игорь вслед ему сказал прочувственно:

– Спасибо тебе, Роман! Большое спасибо!

Сделав два шага к берегу, я негромко позвал:

– Роман! Бросай свою сволочь. Идем с нами.

Спина – широкая, плотная, чуть раскачивающаяся и хорошо видимая на фоне воды, ответила забористой матерщиной.

Я поднял маузер.

Ливнем хлеставший дождь прижал звук к земле, и ни лес, ни хуторские собаки на выстрел не откликнулись... Только Игорь жалобно охнул.

– Молчать! Иди возьми у него обрез и фонарь, я подержу под мушкой.

– Не... не могу!

Держа пистолет наготове, я спустился под яр, но необходимости во втором выстреле уже не было.

Утопив в реке фонарь, я снова поднялся к лесу и чуть не ощупью разыскал прижавшегося к сосне Игоря.

– Прекрати стучать зубами и возьми себя в руки. На, бери обрез и не отставай! Не знал, что ты такое дерьмо!

На рассвете мы добрели до Ракитина. Оказалось, что группа Шаркунова ночует здесь.

С хутора Шаркунов вернулся в Ракитино в три часа дня. Двор сельсовета заполнили конники. Стояли чем-то груженные подводы. Начальник милиции сыпал приказаниями:

– Чередниченку, Соколова, Прохорова положите под навес. Ты, Самойленко, добеги до сельпо, возьми у них временно брезентовый полог – накрыть надо. Раненых – в приемный покой! После перевязок – лекпома сюда! Грузы уложите получше, перевяжите веревками. Арестованных – запереть в бане!

Потом обратился ко мне:

– Ну... Все, следователь! Спасибо! Вот вам и лучший председатель сельсовета, Карл Карлыч Мейер! В кандидаты приняли! Два года, гад, оказывается, «станок» держал! Награбленного добра у него полны амбары!

– Арестовал ты его?

– Ну, еще таскать! Иуде – первая пуля!

– А «командарм»?

– Малость пострелял... И меня зацепил. Вот, глянь, кстати, до фельдшера...

Он снял шапку. Голова была обвязана окровавленной тряпкой.

Размотав повязку, я увидел, что пуля пробороздила волосы, сняв с черепа узкий шматок кожи.

– Сколько наших всего?

– Трое. Раненых – пять....

– А тех?

– С твоим – тридцать семь... У цыгана полны карманы денег оказались. И кисет с золотом. Кольца, браслеты... Которых я живьем взял – говорят, что цыган у того на подхвате состоял... У Огонькова. Вроде – адьютант...

– Знаю. Оружия у него еще не было?

– Был в кармане наганишка... Отдам тебе. На память.

– Лучше кому-нибудь из партийцев безоружных.

– Вот так, товарищ следователь... Сейчас мои по лесу шарят. Может, подравняем до четырех десятков.

Он выхватил шашку из ножен, дважды погрузил покрытый ржаво-бурыми пятнами клинок в землю, обтер засверкавшую сталь полой шинели и, с треском бросив опять в ножны, поднялся по ступенькам крыльца.