Читать книгу "Война - судья жестокий - Анатолий Полянский"

Совсем близко я увидел ротного. Схватив автомат за ствол, он прикладом размозжил голову какого-то типа в грязном камуфляже. Замахнулся на другого, но тот успел выхватить из-за пазухи пистолет и выстрелить. Боярышников вздрогнул, сделал несколько судорожных шагов и упал. Я бросился к нему. Камуфляж на груди капитана был опален и разорван. Из раны сочилась кровь.

— Санитар, сюда! — крикнул я. — Командир ранен!

Подбежавший молоденький солдатик с медицинской сумкой начал лихорадочно бинтовать офицера. Руки его тряслись. Поддерживая Боярышникова за плечи, я помогал санитару как мог. Сердце готово было выскочить из груди, а в голове билась мысль: лучше бы меня!..

— Потерпите! Потерпите, товарищ капитан! — однообразно приговаривал санитар, продолжая бинтовать.

Ротный захрипел. На губах выступила розовая пена. Глаза закатились — наступил шок.

— Промедол! — крикнул я санитару. — Скорей коли, черт бы тебя побрал!

Вырвав шприц из дрожащей руки растерявшегося вконец медика, я сам сделал укол капитану. Он дернулся и затих… А стремительная контратака продолжала развиваться с нарастающей силой. Братва безостановочно гнала «духов».

Приложив ухо к груди Боярышникова, я уловил неровные удары сердца.

— Подхватывай капитана за ноги! — крикнул я санитару, взваливая тяжеленного ротного на спину.

Пот заливал глаза, сознание туманилось. Идти не было сил, но я двигался, шаг за шагом одолевая огромное, казалось, расстояние. Санитар, постанывая, плелся позади, положив ноги ротного на хилые плечи. Сколько это продолжалось, не помню. Очнулся, когда кругом были свои. Кто-то крикнул:

— Носилки сюда! Вызывай вертолет!

Вскоре капитана уже погрузили в винтокрылую машину. Он был бледен, кровь отхлынула от лица. Глаза глубоко провалились. Медик с погонами лейтенанта из подошедшего наконец-то второго батальона полка тихо сказал:

— Не жилец капитан…

Я обернулся и гневно крикнул:

— Нет! Командир должен жить! И будет!..

9

Два дня ваш покорный слуга, стараясь скрыть торжество от окружающих, ходил гоголем. Ну, еще бы! Вел себя на передовой геройски. Рискуя жизнью, пришел на помощь попавшим в беду ребятам, хотя вполне мог сачкануть. Да еще раненого командира роты вынес под огнем с поля боя. Когда тобой восхищаются салаги, нос задерешь непроизвольно, а тут комбат дровишек в костер подбросил: прилюдно объявил, что представляет некоторых отважных бойцов, в том числе меня, к правительственным наградам. Однако появившийся в полку на третий день после памятного боя Шелест сразу охладил мой восторг:

— Слыхал о твоих подвигах, Константин Иванцов. Вел, говорят, ты себя действительно храбро. — В его словах прозвучало скорее осуждение, чем похвала.

— Чем же, Николай Николаевич, я вам теперь не нравлюсь? — спросил я с подначкой.

— Почему же, — возразил Шелест. — Твои мужественные действия в глазах сослуживцев наверняка заслужили высокую оценку.

— А у вас — нет?

Ей-богу, я не видел ничего предосудительного в том, что сделал, и нисколько об этом не жалел. Но капитан смотрел с укором и даже с осуждением.

— Да объясните, в конце концов, в чем дело? — не выдержав, воскликнул я.

— Эх, Костя, — вздохнул Шелест, — по мнению товарищей, ты, конечно, герой, а что в сухом остатке?.. Солдат должен быть там, где ему приказано, а не где он пожелает. Ты откомандирован в мое распоряжение и не имел права никуда отлучаться.

— Вот и вы, товарищ капитан, определили меня в разгильдяи! Я же не баклуши бил…

— Для ведения боевых действий в тот момент были предназначены другие солдаты. Они выполняли приказ. Тебя же никто туда не посылал, следовательно, ты проявил элементарную, недопустимую в армии недисциплинированность.

В его словах была определенная доля истины, но не вся. Человек, даже носящий погоны, не должен подчиняться слепо. На то он и мыслящее существо, чтобы не быть автоматом, а думать и выбирать… На войне тем более свои законы. Рассуждая здраво, где Иванцов мог принести больше пользы: в бою или под крылом следователя?

Шелест, угадавший ход моих мыслей, пригладил буйную шевелюру, задумчиво покачал головой и негромко сказал:

— В голове у тебя настоящая каша, Костя. Представь, что я, вместо ловли преступников, начну командовать подразделением, а ротный займется моей работой. Каков, думаешь, будет результат?..

Чем дольше я слушал Шелеста, тем больше убеждался в его правоте. Действительно, что важнее: разбить банду, напавшую на блокпост, или обезвредить группу подонков, торгующих орудиями смерти?

Итоги раздумий были невеселые. По-видимому, Шелесту понадобился человек, которому он полностью доверял, а меня черт дернул удрать от него в неизвестном направлении… Оказалось, вечером того дня, когда моча ударила мне в голову и я, не спросясь, ринулся на выручку ребят, в полку произошло нечто из ряда вон выходящее.

Накануне оба наших «подопечных» — подполковник Хомутов и прапорщик Столбун, прежде не проявлявших особого рвения к службе, вдруг развили бурную деятельность. Под непосредственным руководством начальника они начали на всех складах проводить маркировку снарядов и мин, складировали отдельно боеприпасы старых партий, списывали отслужившие свой срок пулеметы и гранатометы… Шелест не мог взять в толк, для чего затеяна такая перетряска. Если бы полк находился на зимних квартирах, подобная инвентаризация была бы оправдана. Каждая служба периодически проводит проверку имущества, выбраковывает устаревшее. Но здесь, на юге, когда в любую минуту может поступить приказ на выполнение боевого задания… Шелест напрямик спросил об этом Хомутова.

— Вы что думаете, капитан, — сказал тот, насупившись, отчего сеточка морщин, выдающая изрядный возраст, углубилась, — мы будем сидеть сложа руки? Работа была намечена давно, и только внезапная отправка полка в Чечню помешала ее провести.

— Но сегодня, согласитесь, это вовсе не ко времени, — возразил Шелест.

— Наоборот, — отрезал Хомутов, — такая проверка необходима именно сейчас. Мы и так изрядно затянули инвентаризацию вооружения, что может иметь пагубные последствия. Вы же сами, товарищ следователь, по головке меня не погладите, если вам станет известно об отказах боевой техники в самых критических ситуациях. От этого пострадают люди!..

«Подполковник еще, оказывается, заботится о людях», — подумал Шелест. Он давно не доверял начальнику артвооружения, но улик против него было маловато, что и сдерживало его решительные действия. Однако зачем, скажем, Хомутову создавать сейчас излишки боеприпасов? Заботиться о бесперебойном снабжении войск? Но штатного наличия патронов, снарядов и мин вполне достаточно на самый критический случай, а большие излишки невольно создают угрозу полку. Если боевики подберутся к ним и хотя бы часть подорвут, будет такой фейерверк — мало не покажется. Хомутов не мог этого не понимать, но на вопрос Шелеста не без иронии ответил: