Читать книгу "Весеннее пробуждение - Тери Дж. Браун"

Глава одиннадцатая

Дорогая Пруденс!

Я понял, что самое худшее на войне – это беспросветная скука, с которой проходят мои дни. Не пойми меня неправильно, я с удовольствием работаю с лошадьми (хотя мулы совершенно бесполезны, по моему мнению), но каждый день я делаю одно и то же. На деле я всего лишь почетный конюх в форме. С моей стороны глупо жаловаться, но порой тяжело думать о том, что мой бывший отряд на фронте делает что-то полезное, пока я бездельничаю.

От скрытых в письме упреков Пруденс прикусила губу. После отъезда Эндрю ни словом не обмолвился о ее поступке и послушно писал домой каждую неделю, чтобы сообщить, что жив и здоров, но не упускал случая вставить небольшие уколы, по которым жена догадывалась, что еще не заслужила прощения. Его несправедливые намеки отзывались в сердце болью, но Пруденс готова была ее терпеть, лишь бы знать, что Эндрю в безопасности. Пусть злится, зато он жив.

Она сморгнула слезы, снова накатившиеся на глаза при мысли том, как прошло расставание с мужем, и продолжила читать письмо.

Мне нравятся мои товарищи; иногда мы допоздна играем в карты. Это лучше, чем пытаться заснуть под звуки дальнего артиллерийского огня и минометов. Если не знать, что фронт рядом, можно принять их за гром, но мы-то знаем, что в данную минуту сотни человек с обеих сторон разрывает на куски.

Прости меня, дорогая, не следует тревожить тебя в твоем положении. Я молюсь за твое здоровье и благополучие. Позаботься о себе и маленьком Горации.

Целую, Эндрю.

Сухой тон письма расстроил ее. Где слова любви, которыми были полны его письма из тренировочного лагеря? То время сейчас казалось безумно далеким, а ведь это было совсем недавно. Теперь же Эндрю рассказывал о трудностях с лошадьми и скуке. Иногда мелькали личные размышления об ужасах войны, но, если не считать наказов позаботиться о здоровье, с таким же успехом он мог писать своей матери.

А ведь именно сейчас, когда она ждала ребенка, ей, как никогда, требовались поддержка и любовь мужа. Она прижала листок бумаги к лицу, и из глаз полились слезы. Как же она скучала по Эндрю и мечтала, чтобы все вернулось на круги своя.

Ребенок внутри пошевелился, и она почувствовала горькую радость. Все-таки она сделала все, чтобы у малыша были отец и мать, и ее ребенок вырастет в любви и заботе. Пруденс бережно накрыла живот ладонями.

Потом она поднялась, принесла ящичек с письменными принадлежностями, села за стол и принялась задумчиво покусывать губу. До сих пор все ее письма несли тонкий примиряющий подтекст. Возможно, надо выражаться яснее – вдруг Эндрю не улавливал ее деликатных намеков.

Спасибо, что пишешь мне. Больше всего на свете я каждую неделю жду твоих писем и не могу сдержать радости при виде почтальона.

Ты будешь смеяться, если увидишь, какая я стала большая. Наверное, наш ребенок хочет родиться уже совсем взрослым, на худой конец – в ясельном возрасте. Если так пойдет и дальше, к родам я стану размером с дом. Но я посетила акушерку, и она объявила меня не менее здоровой, чем твои лошади, так что, пожалуйста, не волнуйся на этот счет.

Сейчас мне придется затронуть неприятную тему. До сих пор я ее избегала, потому что считала, что должна поддерживать тебя, пока мы в разлуке. Но я не могу больше уклоняться от нее.

Я знаю, что мой поступок – попросить кого-то вмешаться в твою судьбу – выглядит проделанной исподтишка хитростью, но поверь мне, любимый, я решилась на него ради любви. Что станет со мной и ребенком, если с тобой что-то случится? Ты можешь себе представить, как маленький Гораций растет, не зная своего отца? Я говорю это не для того, чтобы разжалобить тебя, но чтобы ты понял мои мотивы, потому что подобные мысли едва не разбили мне сердце, и я поняла, что должна сделать все, что в моих силах, чтобы не допустить такого исхода.

Я помню твое заявление, что другие женщины теряют мужей и дети теряют отцов, потому что у них нет связей, чтобы выбраться из пекла. Ты считаешь, что это нечестно, и я понимаю твои чувства, но, любовь моя, мне все равно. Возможно, во мне недостаточно патриотизма. И мне жаль этих женщин, но их дети не Гораций, а я не переживу, если наш сын не узнает тепла отцовской любви. Как ты мог ожидать, что я не стану бороться за наших будущих детей, если ты хотел сражаться за всех детей Англии?

И как ты можешь винить меня в этих чувствах?

Прошу тебя, любимый, прекрати отгораживаться от меня холодностью и предложи прощение и слова любви. Если ты не можешь меня простить, то хотя бы скажи, что понимаешь, почему я так поступила. Для меня много значит понять, что твоя любовь ко мне не угасла, даже если ты потерял доверие.

Твоя любящая, верная жена Пруденс.

Она вытерла слезы, сложила листок и положила в конверт. Пруденс знала, что письмо вышло скомканным и никак не могло претендовать на образец хорошей прозы, но постаралась рассказать Эндрю о своих чувствах, не открещиваясь от решения вмешаться в его распределение. Потому что она не собиралась извиняться за то, что переживает за его безопасность.

* * *

Ровена беспокойно бродила по залам Саммерсета и жалела, что позволила Себастьяну и мистеру Дирксу уговорить себя сделать небольшой перерыв. Оба утверждали, что она перетруждает себя работой, подкрепляя уговоры доводом, что не стоит ждать ничего хорошего от измотанного пилота за штурвалом ценного аппарата. И вот она снова сидит дома без дела и не знает, чем себя занять. Как ни странно, несмотря на недавно обретенное счастье, безделье только укрепило ее уверенность, что в жизни по-прежнему чего-то не хватает. С несвойственной ей интуицией Ровена твердо знала, что речь идет не о мужчине. Она скучает по Пруденс. Но стоило ей задуматься о способах исправить положение, как сердце тут же сжималось при мысли о неудаче. У Пруденс есть все основания не искать с ней примирения.

Поэтому Ровена и блуждала по залам в поисках, чем бы занять руки и голову.

Тетя Шарлотта попыталась увлечь ее идеей визитов к соседям, но не стала настаивать, когда племянница отказалась. Видимо, графиня понимала, что после помолвки и новой работы Ровену уже не заманишь в сети светских обязанностей.

Даже кузина Элейн потихоньку бунтовала против авторитета матери: ей удалось отвертеться от визитов под предлогом болезни. Тетя Шарлотта поджала губы, будто откусила на редкость кислый лимон, но не стала принуждать дочь. Судя по всему, даже незыблемый саммерсетский уклад не устоял перед переменами, что творила с Британией война.

Сзади подошла Элейн и взяла Ровену под руку:

– Помнишь, как мы веселились на прошлое Рождество? А петарды?

Ровена улыбнулась. Она вспомнила, как члены Каверзного комитета незаметно рассыпались по бальному залу и подожгли несколько дюжин петард, одновременно со свечами на огромной елке. Какой тогда поднялся переполох среди гостей!