Читать книгу "Sacre Bleu. Комедия д’искусства - Кристофер Мур"

— Я разберусь, да, но сперва скажите мне, какого сорта поведение вызывает у вас беспокойство. Даже обычные масляные краски содержат вещества, которые могут оказаться токсичными и вызывать симптомы безумия.

— Он заперся в сарае за своей булочной с красивой девушкой и почти не выходит оттуда. Его сестра очень переживает. Говорит, он перестал печь хлеб и, похоже, больше не ест. Говорит, только сношается и красит картинки.

Профессёр улыбнулся. Люсьен рассказывал ему о своем друге-графе и его склонности к дансингам и борделям.

— Со всем должным уважением, месье Тулуз-Лотрек, но чем это отличается от вашей жизни?

— Я вас умоляю, месье профессор, но я экспериментировал с абсентом и могу свидетельствовать о его опасных галлюциногенных свойствах. В особенности — о его способности превращать дурнушек в красавиц.

— Ну, это восьмидесятиградусный спирт, а полынь в нем ядовита. Подозреваю, после приема у вас перед глазами мелькает ваша собственная смерть.

— Да, но с изумительнейшим бюстом. Как вы это объясните?

— В том-то и закавыка, — ответил Профессёр. Вопреки любой рациональности, он любил искать ответы даже на самые нелепые вопросы.

— В общем, — продолжал Анри, — я подозреваю, что в красках что-то такое содержится — и оно воздействует так же. И наш друг Люсьен подпал под его воздействие. Кроме того, я полагаю, что и сам находился в прошлом под действием того же наркотика.

— А нынче — нет?

— Нет, нынче я просто вольнодумец и блядун. А в прошлом у меня — одержимость и любовь. Именно под их чары, мне кажется, и подпал Люсьен.

— И кто, по-вашему, его эдак травит?

— Я убежден, что составлен заговор — между той самой девушкой и ее сообщником, торговцем красками.

— А их мотив?

— Соблазнить Люсьена.

— И вы сказали, она очень красива?

— Изумительно. Вся сияет красотой. Так, что раздражает.

— Месье Тулуз-Лотрек, я могу понять, зачем кому-то понадобится сговариваться и соблазнять вас. У вас есть титул, вы, я полагаю, наследник немалого состояния, а Люсьен — всего лишь бедный сын булочника. И хотя он может быть небездарным художником, это, как вам отлично известно, отнюдь не гарантия того, что он когда-либо стяжает успех либо финансовое вознаграждение своим трудам. Итак, еще раз — каким может быть мотив?

Анри встал и заходил взад-вперед перед диваном, при всяком втором шаге похрустывая ореховой скорлупой.

— Не знаю. Но могу вам сказать вот что. Когда нечто подобное случилось со мной, Люсьен и некоторые другие мои друзья сделали все возможное, дабы устранить ситуацию, и одержимость моя миновала. Но я потерял время. В значительных количествах. Воспоминания. Не могу припомнить по нескольку месяцев кряду. У меня есть картины, которые я не помню, чтобы красил. Зато я помню, как красил другие, и у меня их нет. Других объяснений я предложить вам не могу. Вероятно, если вы что-то отыщете в краске, и оно объяснит нам эти потери времени, мы сумеем найти способ этот кошмар прекратить.

— Запретим вашему другу писать картины и заниматься любовью с красивой женщиной?

— Когда вы это произносите так, звучит, как не очень полезное дело.

— Да нет же, это вполне полезно, месье Тулуз-Лотрек, и вы — очень верный друг Люсьена. Вы лучше, чем вам самому известно. А сестра Люсьена вам не рассказывала, как умер их отец?

— Нет, и сам Люсьен упоминает лишь об отцовой любви к живописи.

— Его сестра считает, что эта любовь к живописи его и убила. Я проверю краски. Займет несколько дней, но я отыщу, из чего они сделаны. Но если я даже что-то найду, вероятно, вам будет непросто избавить Люсьена от опасности. Если он сам не желает спасаться.

— У меня есть план, — сказал Анри. — Я знаю двух вышибал из «Красной мельницы» — ребята они крепкие, умеют работать дубинкой. Если вы что-то найдете, мы ворвемся в мастерскую, вырубим Люсьена, стащим его с нее и привяжем там к чему-нибудь, пока в себя не придет.

— Вы — друг еще лучше, чем я думал, — сказал Профессёр. — Мне зайти к вам в студию, когда у меня будут готовы результаты?

— Адрес на карточке, но в мастерской меня часто не бывает, поэтому лучше прислать нарочного, — ответил Анри. — Люсьен отзывался о вас в таких выражениях, которые обычно приберегает для своих героев-художников, и даже матушка его поминала вас добром, а это само по себе чудо. Поэтому я знаю, что могу вам доверять — вы сохраните это дело строго между нами. У меня есть основания подозревать, что Красовщик опасен.

Тут в комнате зажужжали моторы и что-то метнулось из-под дивана. Анри завопил и вспрыгнул на тахту. По полу заметалось латунное насекомое размером с белку — от одной ореховой скорлупки к другой. При встрече с каждой оно пощелкивало, затем с треском перебегало к следующей.

— А, должно быть, полдень, — промолвил Профессёр.

— Пора пить коньяк, — едва переводя дух, промолвил Анри. — Вы со мной, профессор?

* * *

Его здравомыслие туманилось от одной лишь мысли о Кармен — это следовало признать. Иначе с чего бы ему думать, будто он способен найти одну конкретную рыжеволосую прачку, о которой три года не было ни слуху ни духу, в центральном районе, где живут тысячи людей? Ему для «Красной мельницы» литографию делать, афишу Жейн Авриль, а если он настоящий верный друг, то он предпримет еще одну попытку спасти Люсьена, — однако же образ Кармен влек его в Третий аррондисман. Образ ли это, виденье ли? Она была хорошенькой, но отнюдь не красавицей, и все же некоторая грубость в ней, какая-то ее реальность трогали его, и он никогда прежде не писал лучше. Может, в этом дело? В чем же оно — в девушке или в живописи?

— Тебе больно, малыш? — спрашивала, бывало, она. Единственная, кому — кроме его матушки — позволялось его так называть. — Растереть тебе ноги?

А он даже не знает, жива ли она. А вдруг, как и сказал Красовщик, сгинула — быть может, от горя, когда он уехал? Бросил ее…

Заскакивая то в одну прачечную, то в другую, пока фиакр его дожидался, он углубился в Марэ — еврейский квартал на правом берегу Сены. Никоим образом не гетто, район этот, как и большинство парижских кварталов, претерпел обновления барона Османа, и архитектура здесь нынче была типовая — такие же шестиэтажные дома с мансардами. Единственный признак экономического или этнического отличия — обилие ювелиров, вывески в витринах булочных на иврите да вездесущие хасиды, бродящие в своих длинных пальто даже в августовскую жару. Но нынче в Марэ все двигались как-то украдкой — в городе политической силой вздымался антисемитизм, и еврея, забредшего куда-нибудь не туда, запросто мог оскорбить любой подвыпивший господин — за какую-нибудь воображаемую обиду или плетенье некоего паранойяльного заговора. К вящей досаде Анри, его приятель и тоже художник Адольф Виллетт — человек в прочих отношениях весьма остроумный — баллотировался в мэры Монмартра на антисемитской платформе. К счастью, правда, проиграл он с треском.