Читать книгу "Созвездие Козерога, или Красная метка - Диана Кирсанова"

– Вы сохранили приглашение?

– Нет. Оно предназначалось не мне – Ларе. А дочь сразу же его выбросила.

– Сразу же? Почему? Лара не заинтересовалась, кто же мог его прислать?

– Приглашение было подписано. И дочь сразу же решила, что это чья-то дурная шутка.

– Да? Почему же?

– Потому что на свадьбу ее приглашал некий Виталий.

(«Виталий!» – вспыхнуло в голове.)

– Не понимаю…

– Виталий – это мальчик. То есть юноша. В общем, это Ларочкин одноклассник, бывший, конечно, одноклассник. В ее последний школьный год и затем какое-то время он преследовал мою дочь.

– В каком смысле – преследовал?

– В прямом. Следил. Не давал ей прохода. Всюду за ней ходил, хоть она и гнала его… Иногда дежурил у ворот – всю ночь мог простоять.

– Лыцарь… – прошептала я, но никто из них даже не посмотрел в мою сторону.

– Вы были близки с дочерью? Простите за такой вопрос.

– Да. Мы никогда не ссорились и всегда понимали друг друга.

– Лариса говорила вам что-нибудь об этом Виталике? Как она сама к нему относилась?

– Эти навязчивые ухаживания были ей неприятны.

– Она не поощряла их? Знаете, случается, что девочки из самолюбия…

– Нет. Лара избегала Виталия. Ее брала досада. Он мешал ей.

– Все только из-за того, что она не испытывала к молодому человеку ответных чувств?

– Моя дочь никогда не могла испытывать ничего подобного к такому юноше.

– Почему? Он был из бедной семьи?

– Вовсе нет. То есть семья у него была действительно небогатая, но не в этом дело. Просто мальчик был некрасив и диковат. Его не принимали ни в одну школьную компанию. А Лара…

– Да, понятно. Ваша дочь, как легко догадаться, была принята везде.

– У них просто не было ничего общего.

– Ага… Тамара Станиславовна, вы сказали, будто ваша дочь назвала приглашение на свадьбу «чьей-то дурной шуткой». Почему? Ведь за то время, пока молодые люди окончили школу и разошлись, Виталий теоретически мог встретить другую девушку, полюбить ее и даже добиться взаимности, разве нет?

– Это невозможно, – уронила Полякова и плотно сжала землистые губы.

– Вот как? Невозможно из-за Ларисы?

– Отнюдь нет, – скупо ответила она.

– Я ведь не из простого любопытства спрашиваю, Тамара Станиславовна… Это только одна из множества версий, но отвергнутый поклонник мог загореться желанием отомстить…

– Нет. Этот мальчик не мог захотеть ничего подобного.

– Вы не можете знать…

– Могу, – сухо ответила она. И замолчала.

Ада тоже не торопилась с расспросами. Она продолжала сидеть на крайне неудобном низком пуфе и, принужденная смотреть на Полякову снизу вверх, не испытывала тем не менее от этого никакого психологического дискомфорта.

– Вы что-то знаете о судьбе этого молодого человека? Да? Но мы ведем откровенный разговор, и вам нет смысла скрывать что-то, поверьте. Напротив, разгадка преступления, как правило, находится там, где ее меньше всего надеешься отыскать.

– Возможно. Но именно здесь вы ничего не найдете.

– Как знать, как знать…

– Ну, хорошо, – глубоко вздохнула Полякова. – В сущности, все очень просто. Одноклассник моей дочери, Виталий Изотов, покончил с собой через несколько месяцев после выпускного бала. Повесился. У него в кармане нашли письмо, адресованное моей дочери. Он писал о том, что не может без нее жить. Ларочка сильно переживала тогда, очень сильно. Плакала ночами. Но разве она была в чем-нибудь виновата?

– Это… это довольно неожиданно, то, что вы рассказали, – признала Ада, как только пришла в себя. – Такое завершение первой юношеской любви – все-таки довольно редкий случай, и слава богу. Родители, близкие Виталия – они пытались что-то предъявить Ларисе?

– Что они могли, как вы выражаетесь, «предъявить»?

– Ну, знаете, убитые горем родители… Может быть, они обвиняли Лару, угрожали ей?

– Нет. Ничего этого не было.

– Ясно… Тамара Станиславовна, а почему вы отдали дочь в обычную школу, где обучались дети простых родителей? Ведь в вашем кругу принято определять детей в элитные, платные колледжи и лицеи?

– На этом настоял… – она сглотнула, – Глеб.

– Отец?

– Да. Мой муж желал, чтобы его дети мало чем отличались от сверстников. Он говорил, что созданная нами дистанция может потом сослужить Ларе и Валере плохую службу.

– После вашего развода Глеб Владимирович поддерживал отношения с детьми?

– Да, – ответили нам после паузы. – То есть только с Валерой. Лара сказала, что отказывается знать своего отца, – вспыхнула, как порох… Молодость. Я ничего ей не говорила, ждала, когда это пройдет.

– А Валера, значит, отца простил быстрее? Странно. Казалось бы, должно быть наоборот. Ведь это у него… – Ада осеклась.

– Вы хотите сказать, что это у Валеры мой муж отбил… невесту? – бесцветно уточнила Полякова. – Понимаю ваше удивление, но мальчик быстро утешился.

– Как быстро?

– Быстро. Настолько, что почти перестал ночевать дома. У него появился кто-то. И это не тот случай, когда молодой человек от отчаяния кидается к первой попавшейся женщине. Тут серьезное чувство.

– Вы не расспрашивали сына о его избраннице?

– Я никогда ничего не выпытывала у своих детей. Они все мне рассказывали сами. А сейчас… просто время не подошло. Рано или поздно мальчик расскажет.

– Тамара Станиславовна, простите… Лару убили три дня назад. Ее уже похоронили?

– Нет, – она вздрогнула. – Моя девочка до сих пор в морге. Ее там… приводят в порядок.

– То есть? – удивилась Ада.

Тамара Станиславовна вновь поднесла руку к лицу. У нее задергались не только глаз, но и щека:

– Убийца… он изуродовал мою девочку. Он… Когда Лару нашли, у нее в глазу…

– Был осколок красного стекла… – прошептала я, холодея.

Мне показалось, что в этой большой, затемненной и холодной – не от низкой температуры – комнате стало еще темнее. На Ларину фотографию как будто наплыла черная тень. В сумерках глянец снимка тускло блеснул, и я чуть не закричала – на секунду мне померещилось, что я вижу это стекло в глазу у Ларисы…

– Простите меня еще раз, Тамара Станиславовна… Но больше на теле Лары или рядом не нашли ничего?

– Если не считать ее личных вещей – нет.

– А вещи, конечно, были не тронуты?

– Да, все на месте.

Дверные портьеры всколыхнулись – в комнату тихо-тихо, ступая даже не на цыпочках, а на пуантах, вошла Милочка и встала у стены, теребя низ фартучка. Полякова сразу же повернула голову в ее сторону: