Читать книгу "Мыши профессора Цаплина - Дмитрий Стрешнев"

— То есть?

— Сгонять на очередную его "стрелку" — посмотреть на страшных карликов… Я думал, ты мне что-то интересное расскажешь… Ну ладно. Пока!

— Я поеду с вами!

— Поздно, старик, мы уже выезжаем.

— А где стрелка? Стрелка где? — почти истерически закричал Комов, но Шаранда трубку уже бросил, после чего его номер больше не отвечал. Давать оперативную информацию по телефону другие сотрудники РУБОПа отказались.

К вечеру Комов узнал: при оперативном задержании ранены трое РУБОПовцев и заявитель, гражданин Окретин. При этом нападавших никто не видел. Больше всех пострадал Шаранда, оказавшийся в реанимации.

— В грудь ему попало. Типа разрывной пули, — сообщили Комову.

— Что значит: "типа"? — резко удивился он беспомощной экспертной оценке.

— Это значит: никто пока такими не стрелял, — терпеливо разъяснил флегматичный голос в трубке, — Дело в том, что пуля была снабжена стабилизаторами. Как ракета.

24

В командировки Комов ездил с небольшим польским чемоданом. На службу иногда брал атташе-кейс. Пугать Смагина чемоданом он не хотел, а в кейс влезали только дежурные бумаги, книга и, при необходимости, бутылка вина. Тесновато для тапочек, полотенца, нессесера и, опять же, книги (на этот раз — "Музыкальная гамма и схема эволюции"). Не имея выбора, Комов с отвращением достал ободранную пикниковую сумку. Зато теперь было место для всего, даже для пистолета.

Откровенно говоря, особой привязанности к оружию Комов не испытывал, и даже свой "макаров" отыскал не сразу. Но, как верно говорил его дедушка, раз в сто лет каждая вещь пригождается.

— Алло! Игорь Матвеевич? Говорит Комов. Я сейчас к вам подъеду по срочному делу.

— Можете всё сказать по телефону, я прослушки не боюсь.

— Не могу, это важнее, чем просто разговор.

Смагин явно озадачился.

— Алексей Петрович, нельзя ли завтра?

— Никак нельзя.

— Да что за срочность такая? — начал раздражаться Смагин, но Комов не собирался уступать.

"Я тебе не Вовик!"

— Значит, есть причина, если я звоню.

— Вы меня поймали на пороге. Я как раз собирался отъехать. Давайте — часа через два… лучше через три!

— Нет.

— Не понимаю, что это за дурацкое срочное дело, которое не может подождать каких-нибудь три часа! — напряжение в голосе Смагина опять подскочило.

— Позвольте задать встречный аналогичный вопрос: что это у вас за такое дурацкое срочное дело, которое не может подождать три часа?

На другом конце телефонной линии возникло задумчивое молчание, потом — неожиданный смех.

— Убедили. Заезжайте.

— Ничего сейчас не говорите, — сказал Игорь Матвеевич, когда Комов вошел со своей плебейской сумкой. — Едем ко мне домой.

— Зачем?

— Затем, что я всё равно туда собирался.

— Вы же сказали, что у вас срочное дело! — уличающе сказал Комов.

— Я, конечно, понимаю, что срочное дело у такого человека, как я, может быть исключительно в банке или на корпоративном ужине в клубе, — усмехнулся Смагин.

— Вынужден признать вашу правоту. Вы могли, например, забыть выключить утюг.

— Утюг? Я? — переспросил Игорь Матвеевич и страшно развеселился. — Не обижайтесь, Алексей, все-таки у вас извращенные представления о жизни.

"О вашей зажравшейся жизни", — не без злобы подумал Комов.

— Что же, поехали, — сказал Смагин и ловко набрал номер на мобильнике, будто сыграл пассаж на фортепьяно. — Выходим! — многозначительно сообщил он в телефон.

Внизу Вовик распахнул перед ними заднюю дверь легкомысленно оранжевого "Мерседеса", который он арендовал на этот день; телохранитель сел впереди, вытеснив порядочно света и воздуха.

— Ну, не посрамим земли Русской! — сказал Вовик, вжимая в пол акселератор "Мерседеса".

Тот оранжевой птицей вылетел из тихого переулка в коварную уличную гущу.

— Что-нибудь ценное? — спросил Смагин, покосившись на странную сумку в объятиях у Комова.

— Разве не видно? — отшутился тот.

Отчего-то на протяжении всего путешествия в оранжевом "Мерседесе" Комова преследовало непонятное беспокойство.

"Архангел на нервы давит", — убеждал он себя, болезненно щурясь на широкую спину телохранителя.

Но зудящее ощущение чужого пристального внимания вцепилось и не отпускало.

"Черт возьми, неужели это и есть богатая жизнь — чувствовать себя живой мишенью?" — подумал он и вздрогнул, когда мимо окна пронеслась тень — вроде как от пролетевшей птицы.

Окружающая троица не разделяла нервное состояние следователя, и оранжевый "Мерс" летел, наполненный спокойным молчанием. Полет завершился у бело-салатового дома, новоиспеченного из бетона, но под благородную старину.

Телохранитель первым покинул авто, вошел в подъезд и через некоторое время вышел, продемонстрировав своим примером, что всё спокойно.

— Прошу! — пригласил Смагин.

Комов, прижав сумку к груди, словно ребенка, выбрался наружу.

— Это со мной, — сообщил Игорь Матвеевич мрачному консьержу; тот кивком выдал Комову пропуск и, как показалось Алексею, нажал где-то под своей стойкой невидимую кнопку.

— Круто у вас тут.

— Стараемся не доставлять вашей гильдии лишних хлопот. Всё на сигнализации, видеокамерах и спецоборудовании.

"Не поможет!" — хотел сказать Комов, но только хмыкнул — и получилось чуть ли не восторженно.

В зеркальной коробке лифта Комовская сумка смотрелась совершенно отвратительно. Да и с отражением самого себя он старался не встречаться глазами.

Когда они вошли в прихожую с аркой и фонтаном, следователь поспешил поскорее стряхнуть сумку в самый неприметный угол.

— Проходите, Алексей Петрович. В эту дверь с желтыми стеклами.

За желтыми стеклами оказалось что-то вроде кабинета. Впрочем, для чистопородного кабинета здесь было слишком много всего: пианино, какие-то надменные вазы и даже горка с хрусталем и стеклом под разное настроение и любые напитки. Комову особенно понравилась молочно-белая ваза, покоящаяся в изощренном чугунном плетении.

— Нравится? — интимно спросил Смагин у него за спиной.

— Да нет. Гляжу: не вылезет ли из-под какой-нибудь цацки тень Института генетики.

Даже кожей можно было ощутить, что Игорь Матвеевич оскорбился. Но, как галантный хозяин, заставил себя промолчать.

— Выпьете что-нибудь? Виски, коньяк… или — пивка? — добавил он с каплей яда, вспомнив о полуплебейском положении гостя.