Читать книгу "Клуб гурманов - Саския Норт"

Я схватила его за руку и потянула на стул рядом с собой.

— Что? Что случилось?

Он вздохнул и замолчал. Потом взял меня за плечи и прижал к себе.

— Сегодня Ханнеке снимают с аппаратов. Это больше не имеет смысла… Ее мозг настолько поврежден… На самом деле, она уже умерла.

Он крепко сжал меня и застонал. Его грудь дрожала.

— Кто… Кто тебе сказал?

— Симон. Он позвонил мне полчаса назад. Все поехали туда…

— Все?

Мне стало гадко от этого слова.

Вздрагивая, Михел вытащил из кармана сигареты и закурил. Я встала и тоже взяла одну. Он протянул мне зажигалку. Но руки дрожали так сильно, что я никак не могла попасть в огонек.

— И… — сказал он хриплым срывающимся голосом, отводя от меня глаза, — нас там не хотят видеть. По крайней мере, тебя. Я знаю. Это смешно. Я тоже ужасно разозлился. Симон не может ничего сделать, он тоже считает, это ужасно. Но Иво ее муж… Мы должны уважать его выбор.

Мне вдруг стало жутко холодно.

— Ничего страшного. Я все равно не хочу прощаться с ней в окружении людей, которые, возможно, виноваты в ее смерти.

— Карен…

— И неважно, кто ее толкнул. Если даже она прыгнула сама, ее вынудили. Она должна была умереть, потому что многое знала о смерти Эверта.

— Дорогая, это не имеет смысла. Я понимаю, ты злишься и расстроена, но, пожалуйста, будь разумной.

— Это как раз то, что я наконец-то и делаю.

Михел устало сжал пальцами переносицу. Потом поднял глаза и вопросительно посмотрел на меня.

— Пожалуйста, Карен, задумайся о том, что ты несешь. Прекрати эти пустые обвинения. Иво потерял жену, Бабетт мужа… Этого достаточно. Оставь их в покое.

— Я не прощу себе, если оставлю все как есть. Я знаю, что Ханнеке никогда не покончила бы с собой, какой бы пьяной и расстроенной она ни была. Это мой долг перед ее детьми — поставить это под сомнение.

Он замолчал и взял новую сигарету. По его небритым щекам катились слезы. На какой-то момент он опять стал тем ранимым, добрым парнем, в которого я когда-то влюбилась. Мне захотелось его утешить. Он отвернулся.

— Я не могу рисковать всем, что заработал таким тяжелым трудом, ради твоей невероятной теории заговоров. Ты не можешь заставить меня отказаться от моей жизни и от моей фирмы. Я этого не сделаю. Я не встану на твою сторону. Ты будешь действовать одна, совсем одна.

Письмо Эверта прожигало мой карман. Но я не могла дать Михелу прочитать его без объяснений, как оно ко мне попало.

— Я знаю, Михел. И я надеюсь, будет еще не поздно тебя переубедить. Я имею в виду, для наших отношений.

27

Иво не хотел меня видеть, не хотел со мной разговаривать. Поначалу он даже сказал, чтобы я не приходила на похороны. Возможно, из одного только отчаяния и беспомощности он направлял в меня все свои стрелы. Я была предательницей, и в этом убеждении его поддерживали Анжела и Патриция, которые, казалось, с каждым днем злились на меня все больше. Сначала со мной еще здоровались в супермаркете, но неделю спустя и это прекратилось. По словам Бабетт, Анжела и Патриция постоянно взвинчивали друг друга разговорами обо мне, причем вспоминали один негатив. Почему я показалась им такой противной в самый первый вечер, что говорила, в чем была одета, как себя вела, что делала. Выяснялось, что все это время я была бесполезным придатком в их компании, меня терпели только потому, что мы были дружны с Ханнеке, а у Симона были дела с моим мужем. Что они с самого начала были уверены, что я их когда-нибудь предам, потому что я втайне смотрела на них свысока, а себя считала самой умной. Но все-таки никак не ожидали, что я окажусь такой стервой, что позволю перед полицией опозорить свою лучшую подругу и ее мужа.

Я прекрасно знала, как ведутся такие разговоры, потому что сама два года присутствовала при них. Характер, внешность, брак, семья отсутствующего человека подвергались полному анализу, а нередко разносились в клочья. Раньше я всегда считала, что добавляла в эти разговоры только нюансы, но теперь, когда вышла из их круга, я поняла, что была их полноправным участником, просто потому, что это была приятная и безобидная для нас манера общения. О нас самих речь можно было не заводить, наши страхи, неуверенность, наши отношения друг к другу оставались вне сферы разговоров. Это давало чувство сплоченности, принадлежности к лучшей части человечества. Мы хорошо воспитывали наших детей, а кто-то там — плохо. Мы выпивали в меру, а такая-то — алкоголичка. У нас прекрасные мужья, ее муж — козел. Мы со вкусом обставляли дом, у нее все в запустении. Мы хорошо играли в теннис, она едва попадала по мячу. Мы тщательно выбирали одежду, она пыталась нам подражать. У нас были деньги и приятная жизнь, она только мечтала принадлежать к нашему кругу. Мы были стройными сами по себе, ей приходилось все время сидеть на диете. Наши мужья нас уважали, ее муж не пропускал ни одной юбки.

Странно, но изгнание из «клуба» неожиданно придало мне силу и чудесное чувство облегчения. Разрыв не сломил меня, хотя я всегда стремилась нравиться всем, даже тем, кто не нравился мне. Но теперь я с каждым днем становилась все сильнее, как будто понемногу вновь обретала саму себя. Что мне действительно не давало покоя, так это сильная, до боли, тоска по Симону, которая никак не проходила. Она становилась даже сильнее, превращаясь в навязчивую идею, даже несмотря на мои подозрения в его причастности к смерти Эверта и Ханнеке. Мысли о нем приходили ко мне с самого утра, когда я только открывала глаза, когда делала бутерброды детям в школу, ходила по магазинам, ехала в школу на велосипеде, работала за компьютером, — всегда и везде его призрак сидел у меня в голове и не давал сосредоточиться. От любой романтической песенки по радио, какого-нибудь душещипательного выступления Марко Борзато[8]мое воображение как с цепи срывалось. В мыслях я вела с Симоном нескончаемые разговоры, в которых он терпеливо объяснял мне, что не имеет никакого отношения ни к смерти Эверта, ни к смерти Ханнеке, а потом заключал в объятия и долго целовал. Иногда я была уверена, что именно он был автором дьявольского замысла, в другой раз убеждала себя в том, что он никак не может быть с ним связан. Лежа в постели по ночам, я мысленно сочиняла ему письма, и-мейлы и SMS-ки, в которых то пыталась объяснить свои противоречивые чувства, то просто обзывала его отвратительным фанфароном, манипулятором и ловеласом. Подливало масла в огонь еще и то, что он сам время от времени присылал мне сообщения, которые я немедленно уничтожала, не отвечая. Их содержание иногда казалось легкомысленно-дружеским (Интересно, как ты поживаешь. Целую), иногда полными отчаянья (Сообщи о себе, пожалуйста! Целую бесконечно), а иногда совершенно откровенными (Опрокидываю тебя на письменный стол. Расстегиваю блузку и нахожу твои груди, твои твердые соски. Целую их, глажу, облизываю тебя всю. Теперь ты!)