Читать книгу "Домик тетушки лжи - Дарья Донцова"

– Ну, изобрази радость, – велел мучитель.

Я представила, что на режиссера напала злобная, голоднаятигрица, вот она пытается откусить ему голову. Губы помимо воли началирастягиваться в улыбку.

– Отлично! – завопил Борис и хлопнул владоши. – Ира, овсянка!

Стукнула дверь, и в круге света возникла наша домработница.Я расхохоталась во все горло.

Ирка обычно бегает зимой по дому в удобных вельветовыхбрюках и пуловере. Знаю, конечно, что многие обеспеченные люди, нанимаяприслугу, обязывают ее носить форму, у Сыромятниковых, например, шофер одет вкрасную тужурку и шапочку с золотым околышем. Но у нас все намного проще.Главное, чтобы Ира справлялась с домашней работой, а во что при этом онаобрядится, всем в доме без разницы. Кстати, Ирка патологически аккуратна, еевещи безукоризненно отглажены, волосы хорошо уложены… Она очень следит засобой. Но сегодня домработница выглядела невероятно.

Ладную, небольшую фигурку обтягивало узкое черненькоеплатье-футляр, сшитое из какого-то блестящего материала. Короткая юбчонкаоткрывала колени, на поясе топорщился крохотный белый кружевной фартучекразмером чуть больше носового платочка, на голове вздымалась «корона» из тогоже кружева.

Маленькими шажками Ирина подсеменила к столу, грохнула наскатерть никелированную емкость, подняла крышку и объявила:

– Овсянка, мадам!

Я чуть не скончалась от смеха. Мало того что Ирка напоминалатанцовщицу из третьесортного стрип-бара… Есть такие заведения, где девушкивыпархивают на сцену в различных одеяниях: медсестры, официантки, стюардессы.Костюмчики сшиты утрированно, все слишком коротко, узко и вызывающе… Так ещеИрина произнесла фразу о каше, ставшую классической после телесериала о ШерлокеХолмсе.

– Эй, – завопил режиссер, – не пойдет! Даша,такую бурную радость при виде простой каши может продемонстрировать толькоизголодавшаяся бомжиха, а не богатая дама. Ты переиграла. Ира, сначала!

Ситуация повторилась. На этот раз я удержалась от хохота и,когда Ирка, торжественно возвестив: «Овсянка, мадам», – подала тарелку, яуставилась на кашу.

– Ну, – поторопил Борис, – давай.

– Что давать?

– Ешь с удовольствием!

– Но я терпеть не могу геркулес!

– Искусство требует жертв! – патетическивоскликнул режиссер. – Начинай.

Я великолепно знаю, что от природы мне достался чересчурмягкий, податливый характер, к тому же я всегда боюсь обидеть человека, и в техситуациях, когда, по-хорошему, следует разораться и затопать ногами, я, какправило, со вздохом покоряюсь. Вот и сейчас, вместо того чтобы послать Борювместе с овсянкой в то место, где им надлежит быть, я взяла ложку и приняласьглотать скользкую, слишком сладкую массу. Впрочем, будучи зверски голодной, ясправилась с задачей вполне успешно.

– Ладно, – смилостивился Борис, – сойдет!

Я обрадовалась.

– Это все? Я могу быть свободна?

Режиссер посмотрел на меня так, как дрессировщик смотрит наглупую обезьяну.

– Естественно, нет, сейчас начнем съемку!

– Но я уже съела овсянку!

– Это была репетиция, а теперь включим камеру.

– Мне придется опять давиться кашей?!

– Странное дело, – возмутился режиссер, –Ольга, между прочим, обещала, что все в доме будут нам помогать, и только наэтом основании я дал ей роль, а теперь начинаются капризы!

Я притихла. Если у Зайки отнимут возможность появиться наэкране, моя жизнь до скончания дней превратится в ад.

– Ладно, ладно, хорошо, согласна. Только, Ира, не кладибольше так много!

Домработница кивнула и исчезла.

– Мотор! – завопил Борис.

Я изобразила идиотскую улыбку. Тут вдруг откуда-то сбокупоявилась гримерша Валечка с непонятной черной табличкой в руке. Сунув деревяшкупрямо мне под нос, баба проорала:

– «Отчий дом», дубль первый! – и оглушительностукнула чем-то.

– Ой! – взвизгнула я.

– Стоп! – заорал режиссер. – Что еще?

– Ничего, я испугалась.

– Ладно, не дрейфь, это хлопушка, – ответилБорис, – так будут делать перед каждой сценой. Ведь не больно совсем, а?

И они с оператором противно заржали. Через пять минутситуация повторилась.

– «Отчий дом», дубль один, – возвестила Валечка.

Я ощерилась, появилась Ирка.

– Овсянка, мадам!

Стараясь не поперхнуться, я заглотила геркулес.

– Снято, – возвестил режиссер.

– Не пойдет, – сообщил оператор и загадочнодобавил: – Блики.

– Ну е-мое, – обозлился Борис, – ладно, ещеразок.

– Опять! – в ужасе прошептала я, чувствуя, чтосыта овсянкой на всю оставшуюся жизнь.

– Ладно, ладно, потом поспоришь, – заоралрежиссер, – пошли!

Я вновь, давясь, проглотила содержимое тарелки.

– Не пойдет! – завопил Боря. – Где улыбка? Ипочему Ирка хихикает? Всех уволю, вон выгоню, прочь отправлю, идиоты! Не можетережиссерскую задачу реализовать, так и нечего на съемочную площадку лезть!

Я хотела было справедливо заметить, что совершенно нервалась стать Шарон Стоун, разинула уже рот, но тут же его захлопнула. Кашаплескалась в горле, и я побоялась, что сейчас выполню любимый трюк Хучика –тошнилки в столовой.

– Еще разок, – просвистел Борис, – аккуратно,четко, ну…

Говорят, если человека долго и упорно пытать, в какой-томомент он становится совершенно невосприимчив к боли. Организм, защищаясь, вотчаянии отключает все сигнальные системы. Вроде личность и жива, а рефлексыотсутствуют. Подобная штука приключилась со мной на шестом дубле. Кашу япроглотила играючи.

– Вот, – довольно сообщил Боря, – наконец.Всех дел-то было, чтобы геркулес скушать! Всем спасибо.

Я вырвалась из-за стола и осторожно пошла в холл. Овсянкаколыхалась в носу, по-моему, она добралась до гайморовых пазух. Не в силахподняться на второй этаж, я доползла до гостевого туалета и склонилась надунитазом. Слов нет, чтобы описать мое самочувствие. Скажу только одно, еслибедному Хучику каждый раз так плохо, то его никогда не нужно ругать заиспорченный ковер.