Читать книгу "Афганский осведомитель - Иван Стрельцов"

— Мина угодила в стену дувала, та рухнула, придавив находящихся внутри. Рацию всмятку, радисту поломало руки, а вот Кочетова привалило целиком. Хорошо, что помощь пришла вовремя, успели отрыть. Сейчас лежит в ташкентском госпитале, весь в гипсе. Кстати, там же находится и твой охранник лейтенант Ковалевский, ему по плечо ампутировали руку…

В комнате повисла неловкая и гнетущая тишина, Марков только зубами скрипнул от душевной боли, считая, что он виноват в смерти пожилого старшины Огородника и в том, что еще совсем молодой парень Федя Ковалевский стал инвалидом на всю жизнь. А он уцелел и почти невредим. В груди неприятно запекло, капитан несколько раз тяжело вздохнул и спросил:

— А меня-то как сюда угораздило?

— Тебя в общей свалке отрыл Вакуленко, на тебе лежали пять дохлых «духов». Ты рвал их буквально на части и под этими трупами чуть не задохнулся. Четверо суток не приходил в себя, уже думали отправлять в Кабул в армейский госпиталь. Но, к счастью, ты сегодня очухался, врач сказала, теперь пойдешь на поправку.

— Мне нужны водитель и охранник, поможете, Роман Иванович? — не дослушав особиста, спросил Марков.

— Конечно, — даже не удивился такой просьбе Евтушенко. — Вон сейчас без дела болтается твой ангел-хранитель Вакуленко. Пусть при тебе будет, все равно до дембеля ему всего ничего осталось. И водитель найдется.

— Они мне нужны на завтра, — угрюмо прохрипел сыщик.

— Да ты что! — возмутился майор. — Окстись, Кирилл. Врач сказала, хотя бы неделю нужно отдохнуть. Нервная система у тебя как взведенная граната, в любой момент может сработать. И что тогда? А я тебе скажу что — или дурак безмозглый, или вовсе труп. Понимаешь это?

— Понимаю, что специфика моей службы — это работа с агентурой, — прорычал Марков, срываясь на крик, в груди еще сильнее запекло. — А от информаторов в этой войне слишком многое зависит. Может, еще один караван с какой-нибудь гадостью идет к нам, их же надо перехватить и уничтожить или как?

— Прекратите истерику, капитан! — зло выкрикнул особист. Как всякий контрразведчик, он был хорошим психологом и знал, на что кому давить. — Ты что, думаешь, что такой незаменимый, супергерой-одиночка? Так вот, Аника-воин, два дня тому назад с гор вернулась ваша команда «Кобальта». Майор Артюхов, когда узнал о гибели своего старого друга старшины Огородника, пытался тебя убить. По крайней мере, хватался за табельный «ствол» и выкрикивал угрозы в твой адрес. Но потом одумался и поступил в духе штабистов, проще говоря, накатал начальству объемную «телегу», в которой обвинил тебя во всех смертных грехах. Я, конечно же, сообщил об этой херне в особый отдел армии. Там этот опус, конечно, перехватят и нейтрализуют, но нужно время. Сейчас в Кабуле большой московский шмон…

— Да пошел он со своей «телегой» вместе, — зло выкрикнул Кирилл, ему сейчас было плевать на угрозы сибиряка.

— Я же сказал, не кипятись, опер, — жестом остановил его контрразведчик. — Ты знаешь нашу систему. Бумага, получившая официальный ход, пострашнее артиллерийского залпа. Сам ведь знаешь, что будет дальше… Тебя отстранят от оперативной работы, потом сопроводят в Кабул, а то и вовсе вернут «за речку» в Союз, и начнется следственная тягомотина. Вот тогда ты, Кирилл Николаевич, вспомнишь про своих информаторов, агентов, но будет поздно. Как сказал классик в бессмертном запрещенном произведении: «Поздно, Аннушка пролила масло»… А твоя информация, сам знаешь, как бывает важна для армии.

Евтушенко замолчал, Кирилл также молчал, то ли не спеша озвучивать свои мысли, то ли осознавая суровую правду слов особиста.

— Давай, товарищ капитан, мы придем к компромиссному решению, — веско заговорил Роман Иванович. — Вместо недели, которую требует для твоего восстановления товарищ доктор, ты вылежишь, ну, скажем, три-четыре дня. Я за это время решу вопрос с «телегой», а дальше, так и быть, работай со своим «дятлами». Ну что, добре?

— Добре, — вынужденно улыбнулся Марков. То, что он услышал, было единственно верным решением.

— Да, еще, — вспомнил Евтушенко, — и последнее. Чтобы избежать разного рода эксцессов, ты эти дни оставайся на вилле. Отбывай постельный режим…

Вечером того же дня Маркова навестил Прохор. Как успел заметить Кирилл, у прапорщика на левой скуле багровел грубо зашитый шрам. Глаза десантника глубоко запали, как будто от долгой бессонницы, а кривая ухмылка говорила о нездоровом настроении.

— Что, детинушка, невесел, — с улыбкой встретил разведчика Кирилл. — Тебя вроде, как я слышал, к ордену представили?

— Ага, представили, — кивнул разведчик, гримаса злости на его лице проступила еще явственней. — Знаешь, Николаич, как говорят, одной рукой дают, другой забирают.

— Это как же так? — не понял сыщик.

— А очень просто. Комбат написал на отличившихся представления на ордена за караван, а Башибузук снял меня с командования взводом. Формулировка — «за несвоевременный доклад и самоуправство, повлекшие смерть подчиненных». Красиво завернул, собака, хоть сейчас сдавай меня в трибунал.

— И что дальше?

— Выкинул меня Султан Алиевич, как шелудивого пса, сейчас обитаю в роте охраны. Сдается мне, буду вечным начкаром на базе. — Прохор тяжело вздохнул, сейчас он был похож на человека, потерявшего опору под ногами. Сунув руку в карман камуфлированных штанов, он вытащил плоскую металлическую фляжку. — Вот, коньяк армянский, два года назад захватил, когда ехал «за речку». Все это время берег для самого пикового случая. Вот, выходит, он и наступил. Ну что, капитан, помянем тех, кого с нами сейчас нет и уже никогда не будет. Тех, кто остался на развалинах мертвого кишлака.

Кирилл поморщился, у него по-прежнему болела голова, да и все тело ныло после той кровавой рукопашной. Сейчас сыщик почему-то вспомнил Толяна, своего закадычного дружка из районного уголовного розыска. Парень вовсе не хилых габаритов и недюжинного здоровья. Однажды, когда милиция проводила шмон очередного «катрана», горячий хлопец с Кавказа так зарядил Толику в «бубен», что пришлось могучего опера холодной водой отливать. А потом врач-травматолог вынес суровый вердикт: на полгода даже о пиве забыть.

Кирилл решал для себя сложный вопрос: выкарабкавшись с того света, он может пить коньяк или нет? Неожиданно абстрактный вопрос приобрел конкретную основу: «Пить — здоровью вредить». Только Огородника и еще полтора десятка молодых парней эта пословица не касается, потому что нет у них ни здоровья, ни самой жизни. Они на войне, и никто не знает, что им принесет завтрашний день. Любой из них может оказаться холодным «двухсотым» или перебинтованным «трехсотым». И тогда уже не будет жаль того глотка коньяка, который не выпил за помин души павших товарищей.

— Ну, конечно же, выпью, — наконец проговорил Марков.

Прохор кивнул и приложился к фляжке, отпил немного благородного напитка. Протянув емкость Кириллу, негромко сказал:

— Земля пухом.

— Вечная память и вечный покой, — вторил ему сыщик.