Читать книгу "Тайны Питтсбурга - Майкл Чабон"

Итак, ясным жарким утром понедельника я решил прогуляться до Дома Предсказательницы Погоды. В этот день в восточной части Питтсбурга по неизвестной причине почти возле каждого здания стояли прицепы для плавления битума, а на крышах копошились рабочие. Зной и запах разогретой смолы делал летний день еще жарче. На углу Сент-Джеймс мимо меня проехала зеленая «ауди» с откидным верхом и, взвизгнув тормозами, остановилась неподалеку. Темнокожий водитель, широкая улыбка. Мохаммед! Я подошел, и мы пожали друг другу руки. Я поприветствовал его, спросил, как дела, куда и откуда он едет. Мохаммед попотчевал меня длинной байкой о том, что его ждут в суде, разбирающем дела о нарушении правил дорожного движения, и что его сестра сходит с ума по Чарльзу Бронсону, и что второе каким-то образом связано с первым. Время от времени он нажимал на педаль газа, желая акцентировать самые важные моменты.

— В каком настроении сегодня пребывает Артур? — спросил я, когда мы пожали руки на прощанье.

— В ужасном. Будто с цепи сорвался, — ответил он, и машина тронулась.

То ли Мохаммед не разбирался в настроениях Артура, то ли состояние духа последнего кардинально переменилось сразу же после отъезда араба, либо Артур просто обрадовался моему неожиданному приезду, — во всяком случае, открыв дверь, он одарил меня той озорной и искренней улыбкой, которая изредка доставалась только Кливленду. Я был тронут.

— Прекрасно. Входи, входи, — сказал он. — Славная рубашка. Славные брюки. Славные ботинки.

Мы оба были одеты в синие хлопчатобумажные брюки, белые рубашки и коричневые мокасины. Только я, в отличие от него, побрился. Ни один из нас не сказал ни слова о Мохаммеде.

Он проводил меня в светлую неуютную гостиную. Судя по всему, дизайнер попытался создать иллюзию того, что дом, опережая время, существует в далеком будущем, в серых и пустых годах, последовавших за исчезновением с лица планеты мягкой мебели и подушек. Я сел на сооружение из трех широких штырей, между которыми был натянут кусок холста, стараясь не отклоняться назад.

— На улице так же хорошо, как кажется отсюда? Да? Нам надо пойти прогуляться, — решил он, развернулся на каблуках и вышел из комнаты. — Кофе хочешь?

— Да. Пожалуйста. Знаешь, почему я сегодня не на работе? — прокричал я ему вдогонку.

— Почему? Неужели уволился?

Я услышал звук льющейся жидкости, потом звяканье ложки о чашку.

— Точно, уволился. Шутка. У нас был пожар.

— Да что ты? И что случилось?

— Одна из книг Джонатана Свифта — кажется, это были «Приключения Гулливера» — в конце концов не вынесла унизительного пребывания в «Бордуок» и вспыхнула негодующим пламенем.

— Понятно.

— Пожар, правда, был небольшой.

Артур вернулся с двумя маленькими чашками.

— Откуда ты знаешь, что это был Свифт? А вдруг зачинщиком оказался «451 градус по Фаренгейту»? — Он аккуратно присел на вторую немыслимую треногу, делая вид, что не ощущает ни малейшего неудобства, и поглядывая с насмешливым высокомерием.

— За новорожденный стиль двадцать пятого века! — провозгласил я. — Ха-ха. — Я нервничал. Разговор шел ни о чем.

— Все предельно лаконично, правда? У тебя покурить есть?

Я дал ему сигарету и зажигалку, мои руки дрожали. Так мы и сидели, разглядывая кремовые стены. Я решил, что, по правде, не хочу разговаривать о Флокс, но слушать его извинения было очень приятно, и я не отказался бы услышать их снова.

— Ну что, — наконец произнес он, и эти слова, казалось, выплыли из его рта вместе с колечком дыма. — Хочешь прогуляться? Мы можем пройтись по Чатему.

— Конечно, — согласился я и поднялся, вернее, свалился со своего сиденья. — Слушай, как называется такая мебель? — Я допил остаток тепловатого и кислого кофе.

— Это называется «мебель будущего», сынок, — изрек он. — Для позвоночника завтрашнего дня.

Он запер за нами дверь, и мы вышли в пахучий славный день. Наш путь лежал в сторону Чатем-колледжа, который тут же напомнил мне о вечеринке, куда мы отправились в вечер нашего знакомства, о коротком откровении у дверей дома Рири, обо всех смуглокожих женщинах, от которых я отказался в июне, уже таком далеком, ради Флокс. На секунду или две я умолк, размышляя. Артур снова продемонстрировал свое сверхъестественное чутье.

— Мы могли бы зайти к Рири, — предложил он. — Она все время спрашивает о тебе, когда мы встречаемся. Она сказала, что ты очень милый.

Его тон, эти чуть заметные интонации сводника напомнили мне еще одну картину того вечера, которую я почему-то до сих пор не вспоминал: как изменилось его лицо, когда мы ехали в машине, это «ага!» в его глазах, когда я спросил о Флокс.

— Артур, ты?.. Почему ты?..

— Что?

— Ничего. Не обращай внимания.

— Ладно. Боже мой, чем это так воняет? — Мы оба наблюдали за его ногами, вышагивающими вдоль раскаленного тротуара. — Как там Флокс?

— Флокс? Я просто люблю ее, Артур, и…

— О, хватит! Остановись!

— Остановись? Ну вот, опять. Я не понимаю. Нет, нам надо об этом поговорить. Я люблю ее, и люблю потому, что хочу ее любить, но мне никак не избавиться от ощущения, что мы с ней вместе благодаря тебе. Только вот не разберусь, почему у меня возникает такое чувство. Прямо алгебра какая-то. Я не успеваю ухватить мысль. Время от времени все-таки наступают просветления, и я осознаю, что за всем этим стоишь ты. Каким-то образом. И если это правда, то я не понимаю, как ты можешь говорить вещи, какие только что сказал. Или зачем говоришь то, что сказал вчера.

Снова повисло долгое молчание, которое сопровождало нас по Пятой авеню и по крутой дороге, ведущей между строениями колледжа. Я слышал шум газонокосилок и голоса женщин на площадке.

— Мне в голову не приходило, что она может тебе понравиться, — промолвил он наконец.

Мы подошли к пруду и сели на траву под кленами. На воде плескались и крякали утки.

— Ты злишься? Ненавидишь меня? Я бы очень не хотел, чтобы ты меня ненавидел, Арт Бехштейн. Я рад, что ты считаешь Флокс чудесной девушкой. Конечно, меня этот факт шокирует… нет, шучу, честно! Мне очень жаль. Правда. Я уверен, что она тебе подходит.

Он извиняющимся жестом положил руку мне на колено, но тут же ее убрал, и я преисполнился желанием простить, тронутый теплотой его голоса и тем странным мужеством, которое он обнаружил, будучи пойман на попытке манипулировать мной. Разве он не считал Флокс чем-то вроде наказания? Мы как будто закончили боксировать. Я набрал полные пригоршни травы, сорвал ее и подбросил в воздух.

— Артур, ты прямо Макиавелли какой-то. Почему?

Он затушил сигарету о траву и задумался, явно взвешивая сравнение и удивляясь ему.

— Это же очевидно, — ответил он наконец. — Таким сделала меня моя мать.