Читать книгу "Ворошиловский стрелок - Виктор Пронин"

— Все живы?

— Да, все живы.

— А у кого взорвалось-то? — насторожилась Катя, почувствовав, что старик недоговаривает.

— У торгаша этого... Чуханова.

— А скорую кому вызывали?

— Дружку... Есть у него один там долговязый, как оглобля.

— Игорь?

— Может быть... Я их по именам и не знаю.

— А что с ним?

— Вроде, нога повреждена, — старик был даже благодарен Кате за то, что ее вопросы позволяли отвечать ему честно. Он не лукавил, действительно у Игоря что-то с ногой, а что именно... Откуда ему знать, он не врач. Это пусть врачи разбираются, последнее время у них и опыт появился — в городе каждый день гремят взрывы. Шла война, но старик не мог определить, кто с кем воюет и на чьей стороне оказался он сам.

* * *

Опустившись к горизонту, солнце нашло между домами небольшой узкий просвет, наполнив квартиру Чуханова каким-то зловещим красноватым светом. После отъезда скорой помощи Борис с Вадимом насколько смогли убрали квартиру, подтерли кровь, поставили на места стулья, стол. Сами они опустились в два низких кресла и сидели освещенные закатным солнцем, притихшие и потрясенные.

А по комнате мерно и тяжело, из угла в угол ходил полковник Пашутин, изредка поглядывая на приятелей с раздраженным недоумением. Он не мог понять происшедшего, снова и снова задавал одни и те же вопросы. Не потому, что не в состоянии был придумать других, а потому что задавать одни и те же вопросы было действенным приемом на любом допросе.

— Что пили? — в который раз спросил Пашутин.

— Да отвечали, отвечали уже! — сорвался Вадим. — Шампанское пили! Борис принес несколько бутылок.

— По какому поводу?

— Среда... — ответил Борис, но тут же, спохватившись, постарался исправить оплошность. — Жара, дела дневные закончили... Давно не виделись...

— Сколько?

— Дня три, наверно...

— Как же пережили? — усмехнулся Пашутин.

— С трудом.

— Много выпили?

— Одну бутылку! — заорал Вадим.

— Значит, так... Советую вам обоим чувства свои... и всю свою неудовлетворенность окружающим миром... приберечь до того момента, когда встретитесь в больничной палате со своим подельником. Если к тому времени какие-то чувства у вас еще останутся.

— Каким еще подельником? — хмуро спросил Борис.

— Ну, как же, — повернул к нему свое гладковыбритое, пухловатое, розовое лицо Пашутин. Лицо его было в этот момент не просто румяным, а каким-то пылающим в свете красных солнечных лучей. — Вы же проходили по одному делу... Об изнасиловании. И только благодаря моим усилиям находитесь здесь, а не в другом, менее благоустроенном помещении. Там не пьют шампанское, там напитки попроще. Кстати, о шампанском... Много выпили?

— Бутылку на троих, — ответил Борис.

— Да? — усомнился полковник. — А на кухне я видел несколько бутылок... Не меньше трех... И они выглядели довольно свежими, из них еще винный дух шел... Как это понимать?

— Потом уже выпили... Когда Игоря увезли.

— А вы и рады... Осталось двое, значит, каждому больше достанется, да?

— Не надо так, отец, — сказал Вадим.

— С вами можно... С вами по-всякому можно... Насильники, пьяницы. Вся квартира в кровище, а вы шампанское хлещете... С вами можно. Игорю вино понадобится не скоро, если вообще когда-нибудь понадобится...

— Он хоть жив?

— Будет жить, как мне сказали по телефону. Организм молодой, крепкий... Опять же спортсмен, надежда и опора института. Там добавили ему недостающую кровь, еще кой-чего вспрыснули для поддержания духа... Речь не о том. Игоря мы уже проехали. Меня интересует, что здесь произошло? Вадим! Отвечай.

— Не знаю... Говорю же — не знаю! Сидели, пили вино из горлышка...

— Шампанское из горла? — удивился Пашутин. — Так ведь невозможно — рот газами распирает! — он весело обернулся от окна.

— У нас получалось.

— Хорошо... Принимается. Дальше.

— Слушали Джексона...

— Этого тощего гомосека? — уточнил Пашутин.

— Называй его, как хочешь! Слушали.

— И звук, конечно, был на полную мощность?

— Почти...

— Взрыва не слышали?

— Не было взрыва. Трепались о том, о сем...

— О бабах?

— О девочках, — поправил Вадим отца.

— Ну, что ж, можно их и так называть, им это нравится... Я слышал в очереди две бабули по девяносто лет себя девочками называли... Пикантно получалось. Ладно... И что же было дальше? — Пашутин присел к столу, подпер обильную щеку ладонью.

— Вдруг слышу — Игорь орет не своим голосом... Я как глянул... А у него нога на одной жилке болтается, а вместо колена... каша. И оттуда кровь, как из крана... Ну, мы и замотались...

— О девочках больше не говорили?

— Вадим выбежал во двор, стал звать на помощь, — Борис сделал вид, что не заметил укола полковника. — Я здесь остался... Резиновый жгут подвернулся...

— Как мог у вас в доме оказаться резиновый жгут? Вы что, готовились к чему-то подобному?

— Это был шланг от клизмы, — Борис наклонил голову и сжал зубы, чтобы не сорваться.

— От клизмы? — удивился Пашутин. — Надо же... Оказывается, и в таких случаях клизма бывает полезной... Игорь не возражал, что вы на нем клизму испытываете?

— Нет, не возражал, — Борис посмотрел на полковника, уже не скрывая ненависти. — Потом напомнил — звони, дескать, в скорую. Позвонили... Приехали минут через десять — пятнадцать…

— Оружием баловались?

— Нет.

— Граната, взрыватель, толовая шашка...

— Говорю же — ничего кроме бутылки не было у нас в руках! Ничего!

— Насколько мне известно, шампанское не взрывается с таким результатом, — невозмутимо проговорил полковник. — Может, у Игоря что-то было в карманах?

— Тогда бы ему оторвало яйца! — сорвался и Борис.

— А яйца оказались на месте? Вы проверили? Убедились?

— Не сообразили.

— Жаль... Дальше.

— Ничего у него в карманах и быть не могло... Он пришел в шортах. Туда ничего не спрячешь.

— Кто-нибудь был в доме, кроме вас троих?

— Никого.

— И девочек не было?

— Нет...

— Не было, или вы не видели? — спросил полковник. Видимо, невозмутимость, негромкий голос и постоянно повторяющиеся уточнения тоже входили в набор его следовательских приемов. Он вроде и верил, и не верил, и соглашался, и в то же время сомневался, сознательно подкалывая ребят, посмеиваясь над ними, раздражая, прекрасно понимая, что в гневе человек более искренен, чем в спокойном состоянии.