Читать книгу "Я выбрал бы жизнь - Тьерри Коэн"

Мы с твоим отцом цеплялись за это предположение и за многие другие. Каждое из них давало нам передышку, позволяло вырваться на время из духоты нашего несчастья и вдохнуть немного свежего воздуха. Так тяжко было думать, что наш сын, единственный оставшийся у нас ребенок, нас ненавидит.

Потом твой папа оставил надежду. Он запретил мне говорить о тебе, произносить твое имя. Он хотел убедить себя, что тебя больше нет, что ты действительно умер в тот день. И его жизнь кончилась. Он перестал гулять, встречаться с друзьями. Даже посещения внуков не могли больше облегчить его горе. Он заболел. Я ухаживала за ним, каждый день надеясь, что ты придешь, позвонишь в нашу дверь и твое возвращение станет чудодейственным лекарством. Но последние четыре года были ужасны. Он повредился умом. Мне случалось порой тебя ненавидеть, когда в его пустых глазах я видела тебя. Мы всегда представляли себе, как уйдем на покой, словно пристанем к долгожданному берегу. Пристанем после стольких лет борьбы с бурями и ожидания затиший. Милый берег, ласковый и безмятежный простор теплого песка. Но ты превратил эти годы в ад.

Твой папа умер вчера вечером. Он мучился. И в своих последних стонах он звал тебя.

Может быть, там, где он теперь, он тебя простит.

Я не прощаю.

Мириам Делег».

Отчаянный крик Жереми разорвал мерный гул тюрьмы.

Тяжелая стальная дверь закрылась за ним. Солнце ослепило его, и он сощурился. Любой заключенный наслаждался бы первыми минутами свободы, но он стоял растерянный, ошалевший от яркого света.

Жереми пробыл в тюрьме двенадцать лет. Это он узнал по дате на справке об освобождении.

Куда же ему теперь идти? Неужели придется снова искать способ вернуться в тюрьму, чтобы защитить Викторию и детей?

У него было несколько часов, чтобы над этим подумать.

На улице кипела жизнь, привычный ритм затягивал его, увлекая в ее поток. Но он не был на этой улице, не участвовал в этой суете. Его жизнь протекала не здесь и в другом времени.

Жереми направился к дому, где жила Виктория, когда его посадили.

Он вошел в сквер, где когда-то подсматривал за своей маленькой семьей. Сел на скамейку, на которой отдыхала Виктория несколько лет назад. Легкое ощущение тепла наполнило его, словно Виктория оставила здесь флюиды, которые оживило его тело. Ему вспомнились сказанные ею тогда слова, ее слезы, ее повадка сломленной женщины. Он погрузился в свои мысли. Мать, жена, дети являлись ему по очереди, улыбались, журили его, обнимали, оплакивали, ненавидели.

Он не знал, сколько просидел так, не сводя глаз с окон квартиры. По-прежнему ли Виктория живет здесь? Она наверняка переехала, чтобы быть подальше от мест, связанных с ее мучительным прошлым. Он подошел к подъезду, посмотрел имена на почтовых ящиках. Фамилии Виктории среди них не было.

Он отправился к дому матери с надеждой ее увидеть. Ей было уже семьдесят девять лет; годы и несчастья наверняка наложили на нее отпечаток. Он дошел до улицы Фобур-дю-Тампль и остановился перед домом. Картины его счастья были повсюду: на этом фасаде, на тротуаре, скамейках, подъезде. Он вошел в холл и с грустью отметил, что его отремонтировали. Деревянные почтовые ящики, на которых дети когда-то выцарапывали свои имена, заменили алюминиевыми, а старую кафельную плитку на полу — мраморной.

Он прочел имена на домофоне. Фамилии матери там не было. Он постарался успокоить свои страхи, вспомнив письмо, которое она ему написала. Четыре года назад она была жива! Но четыре года для человека, страдающего амнезией, — совсем не то, что для старой женщины.

В истории, в которую он попал, для него не было больше роли; ему захотелось остаться одному, наедине со своим горем.

Он заметил маленький отель, чуть подальше на той же улице. В такие гостиницы заходят лишь по необходимости.

Комната была неопрятная. Грязные потеки на облупившейся краске. Слабый свет, пробивающийся сквозь засаленные занавески. Но Жереми была безразлична эта отвратительная обстановка.

Он лег на кровать и закрыл глаза.

Прошел, должно быть, примерно час, как вдруг в дверь постучали. Жереми не шевельнулся. Он никого не ждал, ни для кого не существовал.

Стук повторился.

Потом повернулась ручка. Жереми увидел, как дверь медленно приоткрылась, различил тень, затем взгляд. На него смотрел мужчина. Он не решался войти и постоял несколько секунд на пороге, потом шагнул в комнату, на свет.

И тут, несмотря на все забытые годы, Жереми узнал вошедшего.

Жереми сидел на кровати перед Симоном. Оба молчали. В суровом и непреклонном лице сына Жереми узнавал ребенка, которого так мало знал. Он был красив строгой правильной красотой.

Жереми был одновременно взволнован и опечален. Он не ожидал, что Симон бросится ему на шею, но его холодный взгляд причинял боль.

Симон заговорил первым.

— Я пришел задать вам один вопрос, — сказал он твердо.

Это «вы» кольнуло Жереми. За ним он увидел конфликты, которые развели их, отдалили друг от друга и в конце концов сделали чужими людьми.

Жереми знал, о чем Симон пришел спросить. Он вздохнул, выражая свое бессилие.

— Я не могу на него ответить.

Симон стиснул зубы.

— Ты пришел спросить, каковы мои намерения по отношению к твоей матери, к вам, — продолжал Жереми. — Ты хочешь знать, что я собираюсь делать. Но я не знаю.

— Вы не знаете? — яростно повторил Симон. — Для меня это уже ответ!

— Нет. Я не знаю, потому что могу отвечать только за свои сегодняшние чувства и поступки. Завтра я буду другим человеком. Человеком, о котором я знаю только, что он плохой, и над которым не имею никакой власти.

Симон кинулся на отца и схватил его за грудки.

— Послушайте меня хорошенько, — заговорил он, встряхивая его, словно подчеркивая каждое слово. — Тюремная администрация сообщила нам об окончании вашего срока, и уже несколько недель моя мать в ужасе. Она не спит, не ест. Я следил за вами от самой тюрьмы. Видел, как вы подходили к нашей старой квартире. И к бабушкиному дому тоже. Я не знаю, что вы замышляете, чего добиваетесь, но зарубите себе на носу: если вы только приблизитесь к моей матери, если вы намерены нам вредить, клянусь вам, что я… я заставлю вас об этом пожалеть! Моя мать достаточно выстрадала. Я не хочу, чтобы она умерла от страха или от горя, как дедушка с бабушкой. Я не дам вам ее убить! Клянусь!

Симон ослабил хватку и яростно отшвырнул Жереми на кровать. Лицо его вновь обрело свою строгую, суховатую красоту. Он повернулся и направился к двери.

— Постой! — крикнул Жереми.

Тон его голоса удивил Симона.

— Что ты сказал? Моя мать, она… мама у…

Симон смутился, но оставался настороже.

— Вы это знаете. Она скончалась два года назад. По вашей вине. Умерла от горя. Она потеряла мужа… а сына потеряла еще раньше. Она просто не хотела жить. Перестала есть. Нашей любви не хватило. Она все еще ждала вашей.