Читать книгу "Башня шутов - Анджей Сапковский"

– Епископское воинство, – тихо пояснил Урбан Горн,уже в который раз доказывая хорошую осведомленность. – А вон тот крупныйрыцарь, тот, что на гнедой лошади с шашечницей на попоне, это Генрик фонРайденбург, стшелинский староста.

Епископские солдаты вели под руки трех человек – двух мужчини женщину. На женщине было белое гезло,[113] на одном измужчин остроконечный, ярко раскрашенный колпак.

Дорота Фабер щелкнула вожжами, прикрикнула на мерина и нанеохотно расступающуюся перед телегой публику. Однако, спустившись с холма,пассажирам телеги надо было встать, чтобы видеть что-либо. Значит, приходилосьостановить телегу. Впрочем, все равно дальше ехать было невозможно, люди здесьстояли плечом к плечу.

Поднявшись во весь рост, Рейневан увидел головы и плечиприведенных к стене мужчин и женщины. И торчащие выше их голов столбы, ккоторым они были привязаны. Куч хвороста, нагроможденного под столбами, он невидел. Но знал, что они там были.

Он слышал голос, возбужденный и громкий, но нечеткий,приглушенный шмелиным гулом толпы. Он с трудом различал слова.

– Совершено преступление против общественного порядка… ErroresHussitarum… Fides haeretica… Разврат и святотатство… Crimen[114]Следствием установлено…

– Похоже, – сказал поднявшийся на стременах УрбанГорн, – сейчас здесь наглядно подведут итоги нашей дорожной дискуссии.

– На то смахивает, – сглотнул слюнуРейневан. – Эй, люди! Кого казнить будут?

– Харетиков, – пояснил, поворачиваясь, мужчина свнешностью попрошайки. – Схватили харетиков. Говорят, гусов или чегой-товроде того…

– Не гусов, а гусонов, – поправил с таким жепольским акцентом другой оборванец. – Жечь их будут за святотатство.Потому как гусей причащали.

– Эх, темнота! – прокомментировал стоящий подругую сторону телеги странник с нашитыми на плаще завитушками.[115]– Ну, ничего же не знают. Ничего!

– А ты знаешь?

– Знаю. Хвала Иисусу Христу! – Странник заметилтонзуру плебана Гранчишека. – Еретики зовутся гуситами, а берется это отихного пророка Гуса, а вовсе не от каких ни гусей. Они, гуситы, значицца,говорят, что чистилища вовсе нету, а причастие принимают обоими способами, тоесть sub utraque specie.[116] Потому и называют ихутраквистами.[117]

– Не учи нас, – прервал Урбан Горн, – мы ибез того ученые. Этих троих, спрашиваю, за что палить будут?

– Ну, этого-то я не знаю. Я нездешний.

– Вон тот, – поспешил разъяснить какой-то здешний,судя по испачканному глиной фартуку, каменщик. – Тот в позорном колпаке –чех, гуситский посланец, поп-отступник. Из Табора переодевшись пришлепал, людейна бунт подбивал, церкви жечь. Его признали собственные же родаки, те, чтопосле двенадцатого года из Праги удрали. А второй – Антоний Нэльке, учительприходской школы. Здешний сообщник чеха-еретика. Укрытие ему давал и с нимеретические писания распространял.

– А женщина?

– Эльжбета Эрлихова. Она совсем из другой, какговорится, бочки. По случаю. За компанию. Мужа свово, с любовником стакнувшись,ядом отравила. Любовник сбежал. Если б не это, тожить бы на костер взошел.

– Вылезло ноне шило из мешка, – вставил тощий типв фетровой шапке, плотно обтягивающей череп. – Потому как это ее второймуж, Эрлиховой-то. Первого небось тоже отравила, ведьма.

– Может, отравила, может, и не отравила, тут бабканадвое сказала, – присоединилась к диспуту толстая горожанка в расшитомполукожушке. – Говорят, тот, первый, вусмерть запил. Сапожник был.

– Сапожник – не сапожник, отравила она его как питьдать, – припечатал тощий. – Не иначе там и чары какие-никакие в делопошли, ежели под доминиканский суд попала…

– Коли отравила, то и получила за дело свое.

– Верно, что получила.

– Погодьте, – крикнул, вытягивая шею, плебанГранчишек. – Приговор княжий читают, а не слышно ничего.

– А зачем слышать-то? – съехидничал УрбанГорн. – И так все известно. Те, что на кострах, это haeretica pessimi etnotirii.[118] А Церковь, которая кровью брезгает, передаетнаказание виновных на brachium saeculare, светским властям.

– Помолчите, сказал я!

– Ecclesia поп sitit sanguinem,[119] –долетел со стороны костров прерываемый ветром и прибиваемый гулом толпыголос. – Церковь не желает крови и отвращается от нее… Так пусть жеосуждение и наказание перейдет в руки brachium saeculare, светской власти. Requiemaeternam dona eis…[120]

Толпа взревела. У костров что-то происходило. Палач был ужерядом с женщиной, что-то проделал у нее за спиной, как бы поправлял накинутуюна шею петлю. Голова женщины мягко, как подрезанный цветок, упала на грудь.

– Он ее удушил, – тихо вздохнул плебан, совсемтак, словно прежде ничего подобного не видел. – Шею ей переломил. Томуучителю тоже. Они, видимо, на следствии раскаялись.

– И кого-нибудь завалили, – добавил УрбанГорн. – Нормальное дело.