Читать книгу "Аэропланы над Мукденом - Анатолий Матвиенко"

Самохвалов как мог, избегал огласки, но слухи о новом аппарате расползались, как бациллы. Кроме двух десятков человек, так или иначе прикосновенных к рождению третьей модели, о новорожденном были наслышаны все аэронавты Воздухоплавательного парка. Понятие «военная тайна» в мирное время не очень-то в России котировалось, да и Петр сотоварищи были людьми штатскими, как и их объект, хоть и на территории военного заведения. Вот и судачили офицеры, полетит — не полетит, а полетит — не разобьется ли. Сторонники аппаратов тяжелее воздуха спорили с поклонниками аэронавтики, кого из них больше — трудно сказать, ибо многие по нескольку раз на дню меняли лагерь. Понятно, что летавшие на аэростатах имели полное основание доверять проверенному способу, тогда как авиация оставалась чем-то гипотетическим.

Отмахиваясь от офицеров и газетчиков, Самохвалов пережил Новый год и Рождество. Крещенские морозы не подвели, зато снега было мало, и Петр Андреевич сколотил из офицеров-добровольцев первую в мире аэродромную бригаду. Они наполняли водой десятиведерные бочки из проруби, разливая речную муть по выбоинам.

Для пробежек хватило бы метров сто пятьдесят — двести. Но, памятуя о необходимости рано или поздно взлететь и сесть по прямой, Самохвалов уговорил воздухоплавателей залить полкилометра.

К окончанию работ навалила пороша. Теперь с полосы счищали лишний снег. Только в начале февраля, спустя почти два года после вторых логойских стартов, Петр скомандовал выкатить самолет из ангара и взялся за рукоятку управления.

В тот день никто не делал никаких снимков. Снег продолжал идти, сводя на нет усилия добровольцев. Но и обманывать их ожидания Самохвалов не хотел. Джевецкий и Костович мерзли рядом, Ян взялся за лопасть пропеллера, а пилот открыл топливный кран и крутнул ручку стартового генератора.

— Контакт!

— Есть контакт!

С третьей попытки мотор подхватил, закашлялся сизым дымом, поскользнувшийся студент чуть не попал под винт.

Как все символично, подумал Петр, рассматривая круг, в который превратились крутящиеся лопасти. Если бы авиация рождалась где-нибудь на юге, первые полеты сочетались бы с теплым морским побережьем, уходящими за горизонт виноградниками и ярким солнцем над головой. Здесь мороз и мерзкая влажность с Балтики. Ничего, пусть самолеты появляются на свет там, где им суждено жить, — закаленнее будут.

Самохвалов показал палец в перчатке. Помощники схватились за нижнее крыло. Он прибавил обороты, отчего ветер резко усилился, мотор заурчал, в прозрачный щиток его самодельной летной шапки начали барабанить крошечные шарики льда. Отмашка, крылья отпущены, и машина, словно нехотя, потащилась на лыжах сквозь легкую пургу.

Пошевелив педалями, Петр ощутил, как аппарат откликается на руль направления, медленно забирая вправо или влево. По идее, с ростом скорости он должен более чутко реагировать, но и теперь хотя бы в некоторой степени можно управлять движением самолета по снегу.

Проверив элероны и руль высоты, испытатель обернулся. Его спутники бежали за самолетом, постепенно отставая и пропадая в снежном тумане. Тогда он сбросил газ, после чего голос двигателя и пропеллера с басовитого урчания сменился на лопотание, попробовал развернуться своим ходом. Не тут-то было. Потеряв скорость, аппарат просто зарылся в снег. Настигшие соратники развернули самолет за крыло, Петр снова газанул и кое-как дополз до ангара. Все вроде бы и удачно, но пробовать взлетать по такой погоде — чистой воды самоубийство.

Наглотавшись выхлопа, гремучей смеси дыма, подгорелого масла и не до конца сгоревшего бензина, испытатель первым делом затребовал установить патрубок, отводящий выхлопные газы в подбрюшье.

Только через неделю, сполна наездившись вдоль железнодорожного полотна, Самохвалов решился на подлет. Солнце не показывалось, снег кончился, и под пасмурным питерским небом на авиатора свалилась очередная неудача. При разбеге мотор закашлялся, застучал и заглох, не набрав обороты. Пробные пуски на месте да пробежки на лыжах при низкой температуре и загустевшей смазке угробили движок. Хотя нечто подобное предусматривалось, снятие, установка нового, его регулировка и обкатка заняли три дня.

Наконец, свежеотрегулированный двигатель, накормленный самым текучим в зимних условиях маслом, смог набрать полные обороты, и самолет, пробежавшись по снегу, плавно приподнялся на метр-полтора. Торопливо скинув газ, Петр спланировал обратно, успев почувствовать лишь попытку аппарата завалиться на левое крыло из-за вращательного момента от винта. Насколько проблематично будет удерживать горизонт элеронами, он не знал, да мог никогда и не узнать, потому что его чуть не убили, выдернув из аппарата и подбрасывая на руках в высоту гораздо большую, чем сегодня освоил аэроплан.

Несмотря на общий восторг, вылившийся в эйфорию, Самохвалов еще на полторы недели затянул с публичным показом, совершая подлеты, минимальные маневры над полосой на высоте не более трех метров, заставляя студентов и механика с Путиловского завода устранять мелкие, но многочисленные огрехи.

Во вторник, 23 февраля 1892 года, в ясный солнечный день, когда в воздухе висело предчувствие масленицы и весны, на обычно негостеприимное Волковское поле прибыло три десятка самых разных господ: военные, промышленники, воздухоплаватели, ученые и вездесущие журналисты. Василий Андреевич, доселе игнорировавший воздушные забавы братца, также приехал глянуть, куда в самом прямом смысле слова улетают семейные денежки. Осторожно, как античную амфору, Самохвалов привез Можайского, который грозился умереть от горя, если не увидит первую публичную демонстрацию их детища.

Джевецкий, баловавшийся авиационным конферансом со времен Планерной горы под Логойском, взял слово и здесь:

— Милостивые государи! Как вы знаете, России принадлежит приоритет первого старта аппарата тяжелее воздуха с собственным двигателем. Это достижение принадлежит моему другу Петру Андреевичу Самохвалову. Оно установлено им два года назад в Минской губернии, начальство которой оказалось не слишком просвещенным для малой родины нашей авиации. Сегодня вы увидите краткий полет на аэроплане с двигателем внутреннего сгорания. Если эксперименты двухлетней давности служили лишь для изучения самой возможности моторного полета на снаряде тяжелее воздуха, сегодня мы опробуем прибор, служащий прототипом аппаратов для длительных и высотных вояжей. Дабы не подвергать ненужной опасности авиатора и находящихся внизу людей и животных, мы пока ограничиваемся прямыми полетами на небольшой высоте. Но так как слухи о наших экспериментах взбудоражили столицу, мы не считаем себя вправе далее скрывать, как движется прогресс. Пусть вас не разочарует малая дальность и высота — если не в этом, то в следующем году мы всенепременно полетим над Невой!

Джевецкий не сорвал аплодисментов как Плевако. Но ему и не надо было кого-то убеждать или защищать. Самолет мог заявить о себе сам.

Наблюдательная комиссия столпилась у длинного сугроба высотой в полметра, перечеркнувшего полосу примерно посередине. Петр рассуждал так — ненарушенность снежного покрова будет самым очевидным доказательствам полета, а в случае неисправности он не разобьется при ударе в снег.