Читать книгу "Идиотизм наизнанку - Давид Фонкинос"

Ладно, я впустил его. Мартинес мог безостановочно чесать языком, обсуждая сомнительные родственные связи, и довести своего собеседника до полуобморочного состояния. Казалось, он так счастлив, что у него появился повод зайти, что, на мой взгляд, был в состоянии посвятить себя уборке осколков. У него будет привилегия по выметанию этих осколков. Как и всякий раз при своем появлении, он обвел глазами комнату в поисках Конрада, но замер, увидев польских журналистов. Невероятно. Глядя на этих неизвестных у меня в гостиной, он как то весь съежился, как купленный по дешевке воздушный шарик, из которого медленно выходит воздух (у робких нет резиновых заплаток). Непонятно, как ему удавалось собирать стадионы, как он утверждает, если он тут же испарился при виде маленькой безобидной камеры. Ах да, я не успел его предупредить. Мартинес стремглав помчался к себе. Я решил, что у него аллергия на поляков, и определил свой диагноз: острый полонит.

VI

Все это выглядело достаточно неразумно. Все это напоминало большой розыгрыш. Периодами ко мне возвращалась ясность ума (это несомненно). Моя жизнь сводилась к яростной борьбе за простодушного чудака, а на все прочее: былые слабости, надежды, связанные с Терезой, семейную жизнь — я смотрел как бы с высоты птичьего полета. Забавные эпизоды, и только. Я выбрал для себя безграничную любовь, вернее, эта любовь выбрала меня; иначе все было бы слишком просто. Привязанность не выбираешь. Это последнее изречение — скорее из области клише, нежели проявление трезвости ума. Вот одно из моих любимых слов — клише. Я постепенно осознавал себя как клише ситуации, в своем роде исключительной. Нас снимали для фильма, на нас показывали пальцем, но, однако, изнутри моя жизнь казалась мне до прозрачного ясной: подлежащее, сказуемое и время от времени — дополнение. В этом заключалась любовь. Исходя из этой любви нужно было что то предпринимать. Однако я оставлял эту мою любовь часами сидеть у себя в комнате. Мне казалось, что я превратился в раба этой навязчивой идеи о моей любви к Конраду. Что то расплывчатое, размывающее суть, но при этом удивительно прекрасное. Прекрасное, ибо наполненное смыслом. Словно я боролся с пустотой или старался походить на отца. Разумеется, за все эти годы не произошло ничего особенного, что могло бы спровоцировать эту ситуацию. Возбуждение — следствие полного отсутствия предшествующих ему обстоятельств.

Борясь с собой, я чувствовал дискомфорт, ибо в глубине души эта борьба меня радовала; настолько радовала, что я даже мог обойтись без Конрада. В нашей жизни что то происходит, как если бы мы вдруг перешли от Бергмана к Спилбергу (я, кстати, отметил, что в этой метафоре двух имен мы отталкиваемся от Берга, чтобы прийти к N бергу…). Но я бы не признался в этом судье: я бы сказал, что мы жертвуем своим сиюминутным присутствием рядом с Конрадом в надежде на вечное присутствие. И я бы не солгал. Самое важное для меня — это присутствие Конрада, ибо любовь и жизнь идут рядом, любовь идет бок о бок со скукой, любовь помогает сносить мягкотелость. Говорят, от любви слепнут, но мне кажется, что любовь — посох, которым ощупываешь дорогу, ибо мы и без того слепы. Наши пальцы все глубже увязают в нерешительности, наши мысли расплывчаты, книги и речи бессвязны. Разумеется, вокруг сплошная размягченность. На ощупь все напоминает гнущиеся ростки бамбука. Мы сами мягкотелые и нуждаемся в любви, ведь в любви есть мягкость.

VII

Шли дни, а Мартинес так и не появился; шли дни, а вместе с ними шла пленка; шли дни, а поляки почти ни в чем себе не отказывали. Нужно также заметить, что искусство возбуждает аппетит. Когда чем то занят, то легко проголодаться. Я научился делать закупки, составлял список на бумажке, а услужливый продавец все выполнял. Вовремя доставлял заказ. Я щедро оплачивал эти неоценимые услуги, поскольку поляки превратились в настоящих живоглотов. Они без конца повторяли, чтобы я сохранял чеки из магазина. Это называется — подтверждение расходов, а я то думал — икра и бордо. Каждый раз, когда случался перерыв в съемках, один из поляков засовывал голову в холодильник. Это напоминало ледниковый период. Или же один из поляков висел на телефоне; рутинный инструктаж продюсера. Jaka и was pogoda? или же Jak led? С ними создавалось ощущение, что находишься в отпуске, новая формула: путешествовать, не выходя из дома. Никаких забот, никаких тропических болезней, одна лишь перемена обстановки. Здесь ощущается определенная концепция, вам не кажется?

Адвокаты заходили к нам время от времени, чтобы держать в курсе, спасибо, это очень важно. Они оба как то посерели — от переизбытка судебной волокиты. Кстати, эта история с серостью, прежде всего, имела отношение к их первому посещению, поскольку, прекрасно умея лепить образ, увидев теперь, что поляки нас снимают, они являлись в сопровождении личной гримерши. Перед тем как проинформировать нас о возможном риске, они напускали на себя важный вид, причем оба умело поглядывали в сторону камеры, как это принято у профессионалов международного класса. Нельзя было включать в репортаж серый цвет, даже в черно белом варианте, это бесспорно. В мягкотелом обществе образ приобретает главенствующее значение. Их послушать, тут были доводы и за, и против; разумеется, я им за это платил. И за Терезу, и за себя, судья мог найти доводы и за, и против. В их же поведении я усматривал лишь желание потянуть наше дело, даже не столько, чтобы вытянуть из меня деньги, сколько для того, чтобы держать руку на пульсе. Нужно заметить, что мы были по прежнему востребованы: раздача интервью, телешоу. В ходе дней и многочисленных возлияний мы сроднились с поляками, поэтому решили предоставить им эксклюзивное право на освещение нашей истории в прессе. Мы достигли вершины славы; чем меньше мы говорили, тем больше люди думали, что нам есть что сказать. Это была совсем несложная стратегия, над этим следовало поразмыслить. Никто не знал, что я пользуюсь услугами советника в области средств информации. Тайного советника, поскольку я вызывал его под покровом ночи. Каждую ночь он давал распоряжения относительно моего завтрашнего молчания. А совет держать язык за зубами дорогого стоит. Это правда, нам свойственно раздавать чужие советы направо и налево.

Но не все было так безоблачно, мы чувствовали, как сгущаются тучи. Особенно в эти дни немыслимого напряжения, когда любая ссора могла нарушить равновесие в нашем лагере, захлестнув его волной, порожденной СМИ. Настоящая война нервов. Мы с Терезой развязали эту бескомпромиссную борьбу, безжалостную борьбу, борьбу, где каждая выжившая частица мгновенно уничтожала другую. Однако мы знали, что кинорепортаж появится после решения суда. Значит, нас сбивала с толку символика. Возможность блеснуть перед нашими домашними СМИ предоставляла неоспоримое психологическое первенство над другими; это первенство могло нам дорого обойтись в день суда. Все это я говорю для того, чтобы описать сгустившуюся атмосферу. Во время одной из наших ссор мы вдвоем накинулись на оператора Витольда. Мы действовали достаточно ловко, прервав таким образом съемку. Нужно заметить, что у нас возникла полемика. В разгар ее я рыгнул. Я не рассчитал количество выпитого пива, и произошла отрыжка. Внимание, речь идет об очень скромной отрыжке, ничего значительного, скорее плохо рассчитанная икота. Правда, все случилось так быстро, что у меня не было времени проявить воспитанность, иначе говоря, у меня не было времени поднять руку и прикрыть ладонью рот. Произошло звукоизвержение. Такие дурацкие истории случаются с каждым, это чуть громче газов, которые выпускаешь беззвучно, но все таки… Я понимал, что Тереза может обернуть это в свою пользу. «Господа присяжные, как можно доверить опеку над ребенком человеку, который безнаказанно рыгает прямо перед объективом? Ответьте честно». Поскольку, нужно признать, кинорепортаж — дело не из легких; мы заметно выросли за это время, при этом не теряя надежды, что один из нас допустит ошибку, которая будет запечатлена в фильме. Поляки, сами того не зная, превратились в орудия игры. И теперь, когда я попался на элементарной отрыжке, я не мог оставить все как есть. Слишком уж несправедливо. Невозможно лишиться всемогущей любви из за дуновения воздуха, которое выдает выпитое пиво.