Читать книгу "Марафон нежеланий - Катерина Ханжина"

говорила я себе.

Ведь я сама от каждого его прикосновения внутри панически трепещу, как уличная птица, залетевшая в комнату. А внешне застываю, как тезка Венеры в Лувре. Ответить на его прикосновения большим, чем застывшее дыхание и сердце, падающее в пропасть, у меня не хватает смелости.

Когда мы успокоились, что никого больше не уберут, на нашу сторону вернулось ленивое южное спокойствие.

Уставшие за день, мы с детским смирением ложились спать после отбоя. Я успела провалиться в сон и, кажется, даже что-то видела, когда Рита робко, но настойчиво начала трясти меня за плечо.

Усыпляющую гармонию шума тропической ночи нарушали звуки гонга. Мы осторожно выглянули из домика и увидели таких же сонных и удивленных Леру с Линой. Домик парней вибрировал от хора храпов. Вдруг в темноте послышались громкие шлепки босых ног по камням дорожки.

Мы замерли, Лера вцепилась обеими руками в руку Лины. Рита тихо ойкнула. Запыхавшиеся, на нашу территорию вбежали Миша и Забава. Миша был в одних трусах, а Забава в длинной белой комбинации – вкупе с зелеными волосами она походила на русалку из древнерусских страшилок, но бесхвостую. С дикими сияющими глазами, сохранившую плавность движений.

Миша пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, а потом крикнул:

– Нотр-Дам горит!

Мы переглянулись. Я подумала, что «Нотр-Дам» – это название их храма, мастерской Адама.

В испуганных глазах ребят не было игры. Что-то действительно горело.

Из домика ребят вышел Антон, в майке и шортах, как будто и не ложился.

– Нотр-Дам горит! Быстрее! – крикнул Миша, и они с Забавой пошлепали обратно, на левую сторону.

Мы замешкались – надо одеться, все, кроме Антона, были в футболках и трусах. Даже Лера ночью выглядела как обыкновенная двадцатилетняя девушка, а не дива в средиземноморском отпуске.

Но тут Лина сорвалась с места с криком «Быстрее! Горит!» – и мы все помчались за ней. Только Рита осталась разбудить парней.

В тишине не были слышны крики, не чувствовался запах гари. Это какое-то новое испытание? Мы вбежали на поляну, на которой под навесом находилось место для медитаций. Все сидели там, в растянутых футболках для сна, парни только в трусах. Все смотрели на белое полотно на стене, а Венера в японском кимоно трясущимися руками что-то настраивала на ноутбуке.

Вдруг на полотне вспыхнуло изображение – «Нотр-Дам горит». Это правда. Без метафор и аллюзий.

Мы в шоке медленно присели и стали смотреть на короткие любительские ролики, которые Венера вылавливала из Сети.

Все молчали. Я услышала только ошарашенную реплику «Твою же мать!» от Макса, когда он, Сава, Лев и Рита прибежали к нам.

Рита рыдала, Забаву трясло, остальные просто сидели в немом шоке. Мне захотелось оказаться рядом с Сашкой. Как он там один смотрит на это? Обнять его, включить на повторе «Le temps des cathedrales» и вместе напиться.

Минут через 15–20 Адам встал и заговорил:

– Нотр-Дама больше нет. Да, конечно, пожар скоро потушат, он не сожрет все. Конечно, французы будут заново отстраивать здание. Но… Это уже не будет Нотр-Дам. Просто копия. Вы же знаете, что я не считаю искусством мастерство копирования. Будь то точный карандашный рисунок или копия здания в натуральную величину.

– Но если они в точности…

– Без «если». Тех стен уже не будет. Тех стен со слоями времени! – на грани истерики крикнул Адам. – Те стены дышали одним воздухом с Жанной д’Арк, видели коронацию Наполеона и две революции. Да все наши кумиры бывали в его стенах! И никто из нас больше не сможет соприкоснуться с ними. Провести ладонью по камню, который когда-то так же гладили Модильяни и Ван Гог. Восстановить – это все равно что построить новый Нотр-Дам на Красной площади. Вы больше не сможете перенестись в роман Гюго, потому что его герои кипели своими страстями в других стенах. Помните начало? Начертанное на стене слово?

– Рок, – прошептал Сава.

– Рок! Никто никогда не найдет слов, начертанных рукой человека Средневековья. И как там дальше? «…Приходит народ и разрушает церкви». Все, что остается от нас, – это искусство. Страшно, когда разрушают намеренно. Но еще страшнее, когда уничтожают ненароком, а потом возводят фальшивку. Лучше будет, если оставят руины, как от античных храмов. Это честнее.

Когда мы вернулись в домик, Рита все еще судорожно всхлипывала.

– Ты хотя бы успела там побывать, – попыталась утешить ее я.

– Но миллиарды не были! И уже никогда не побывают! Они не поймут разницы и будут считать искусство возобновляемым ресурсом, как воду или древесину. А вдруг это станет новым шагом в реставрации? У них все получится, возведут в точности до миллиметра, и тогда по всему миру начнут восстанавливать дохристианские храмы, руины замков и крепостей? И мы будем жить в мире подделок. Крупинки древностей перестанут быть ценными и растворятся в каше современности.

– Это правда страшно.

– Я пойду порисую.

– Можешь остаться здесь, я все равно не усну.

Рита убежала. Я ворочалась до рассвета, но так и не смогла уснуть. Вышла из домика, чтобы составить компанию Рите, но ее на нашей территории не было. По саду, от склона горы к домику парней, шел Антон. Как в тот раз, когда он вышел из джунглей. Но сейчас только-только рассвело, он не мог в темноте ползать по горе среди густых зарослей.

– Не можешь заснуть? – наконец-то он не смотрел на меня, как на невзрачный куст.

– Не я одна.

– Я только что встал, – он кивнул в сторону туалета.

Ну да, туалет находится как раз у горы, а я придумала себе историю про его ночные побеги в джунгли.

– Так рано? У нас ведь сегодня выходной. – Адам отменил все занятия на сегодня, чтобы мы пришли в себя после ночи пожара и подумали над тем, что «это был один из самых трагичных дней в истории искусства» наравне с сожжением нацистами произведений «дегенеративного искусства».

– По привычке. – Он уже почти дошел до домика парней, но потом вдруг развернулся, подошел к нашему крыльцу и сел. Я тоже присела. – Не хочется спать. Ты не против?

– Нет. Мне тоже.

Мы неловко замолчали. Секунды тянулись мучительно. Хотелось о чем-нибудь заговорить, но все темы казались или банальными, или слишком философскими: от «кажется, сегодня будет солнечно» до «как ты думаешь, ценность искусства – в пути его постижения или в окончательном понятии его смысла».

Но тут Антон спас меня, заговорив первым:

– Как ты думаешь, какая способность особенно редка в наше время?

– Сосредоточенность? В нашу эпоху клипового мышления и интернетного фастфуда. Или тихое наслаждение моментом?