Читать книгу "Идентичность Лауры - Ольга Владимировна Маркович"

И кто я теперь? Кто теперь Эл? — Он опять икнул. — Эл был фермером. Я — разгильдяем. А теперь?

— Я тут ни при чем. — Она смотрела на него с жалостью.

— При чем! При чем, Джесс. Отпусти меня. Почему, черт, я притащился сюда и говорю с тобой после всего, что ты сделала? Потому что увидел твою печальную мордашку в окне. И прибежал, как щенок. Я даже мужиком не могу быть. Что от меня осталось? Сейчас я еще выпью и буду облизывать твои ноги. Ты же знаешь, Джесс.

— Я пойду, — сказал я и начал вставать, но Гиг задержал меня.

— Нет-нет, Эл. Не бросай меня с ней. — Голос его мерзко исказился от алкоголя.

— Господи, Гиг, ты пьян в стельку. — Джесс поморщилась.

— Не-ет! — прорычал он и сделал глоток из горла. Обняв вытянутые на кровати ноги Джесс, припал к ним, как младенец к груди матери. И захрапел.

Джесс повернулась ко мне и посмотрела тем изучающим взглядом, который я не ловил на себе ни разу. Это был взгляд женщины, которая смотрит на мужчину. Первобытно и ясно. Я не понимал, как они могут быть настолько непохожими с Труди. Это было странно, в их случае. Но я ничего не испытывал к ней, в то время как Труди доводила меня до приступов умиления одним своим присутствием.

Джесс вытащила ногу из объятий Гига и коснулась меня кончиками пальцев. Потом уложила ступню на верхнюю часть моего бедра. Я понимал, что она делает.

— Джесс, не надо, — сказал я, зная, что перед моими глазами витают маслянистые пары. Как те, что можно заметить на бензозаправке. Ее образ сливался с Труди в один, и я понимал, что теряю контроль.

— Почему нет? — спросила она спокойно.

И это еще больше распалило меня. Но я собрался. Снял с себя ее ногу и сказал:

— Потому что мы причиним боль тем, кого любим.

Джесс слезла с кровати и подошла к окну. Ее длинные черные волосы, спутанные от лежания, бежали по спине. Одета она была в легкие хлопковые шорты и майку на лямках. Теперь, на фоне ночных джунглей, освещенных луной и двумя уличными фонарями виллы «Мальва», она казалась беспризорным ребенком, наивно глядящим в окно и ожидающим Питера Пэна. Не взрослеющий мальчик из страны Неверленд мог бы спасти ее от приземленной реальности. Но ни я, ни Гиг не сделали этого. Азия была единственным Неверлендом, куда мы смогли ее отвезти.

— Почему ты так сильно любишь Труди? — спросила она с растерянностью ребенка, которого попросили выбрать, кто лучше — мама или папа.

— Разве любовь можно объяснить? — удивился я.

— Можно. Но нужно постараться. Обычно любовь объясняется странными словами. Ты не подозреваешь Труди в убийстве серфера? — спросила Джесс, неожиданно сменив тему.

— Нет.

— Почему?

— Почему я должен ее подозревать?

— Она появилась на пляже. Ведь это странно для нее. Согласись.

Я кивнул.

— Что она там делала? Ты спрашивал ее?

— Да.

По телу пробежал неприятный холодок, когда я вспомнил недавний разговор с Труди на эту тему.

— Она правша. Так же, как и ты, — напомнил я. — Ведь это было аргументом, который уберег тебя от ареста?

Джесс кивнула. Я прилег на кровать, чувствуя, что теплый виски вконец меня разморил. Она села рядом и заговорила тише, чем до этого:

— Есть еще кое-что. Когда убили Коула, Труди ведь тоже там была и что-то видела. Но она молчит. Все тут ополчились на меня. А Труди в стороне. Но в нашем детстве было кое-что… — Она тут же погрустнела.

— Расскажи о вашем детстве, Джесс. Труди не хочет об этом рассказывать, — попросил я, ощущая, как глаза мои начинают слипаться. Она присела рядом и поправила мне волосы. Я подвинулся так, чтобы ей было удобно запускать в них пальцы.

— Мы были очень разными девочками, — начала она. Я закрыл глаза и начал уплывать в сон.

Джессика. О первых поцелуях

Мне нравится та искрометность, с которой я выхватываю для себя события у повседневности. Только так и можно не сойти с ума. Я эндорфиновый наркоман или что-то вроде того. Происходящее впервые знаменательно. Первый чизбургер. Первое нижнее белье с чашечками. Первое «Привет». Первый поцелуй. С Гигом это случилось на обожженной солнцем стоянке. Похожей на картины Эдварда Хоппера красочной и безмятежной тревогой. Гиг хотел открыть дверь тачки. Та нагрелась, как забытая на плите сковорода. Но его руки дрожали, и меня завела эта дрожь. Ухватив за подбородок, я опустила его лицо так, чтобы можно было достать. И приросла теплыми губами к его — холодным, подрагивающим от волнения. Наш поцелуй был похож на смирение, которое рано или поздно испытывает осужденный на пожизненный срок. Каждый первый поцелуй имеет свой окрас. Поцелуй Санджая был как падение выигрышного мяча в лотерейный барабан: «плюмп» — и взрыв аплодисментов за кадром. Смесь восторга, азарта и случайного везения. Я коллекционер эмоций и могу назвать любую, мной испытанную. Однажды меня целовал подросток лет шестнадцати. В туалете «Макдоналдса». После того, как мать отчитала его при всем заведении за пролитый коктейль. Он целовал меня торжественно, словно Майкл Фелпс, отхвативший сразу восемь золотых медалей на Олимпийских играх 2008-го. Был у меня поцелуй с женихом на его свадьбе. Тот целовался шкодливо, как мальчишка, едущий зайцем на подножке трамвая. Целовал меня отец большого семейства на барбекю в парке. Свой поцелуй он аккуратно прикрыл клетчатой скатертью и спрятал в корзину для пикника. Целовал топ-менеджер с Уолл-стрит между бранчем и ланчем, и я знала, что я не больше цифры на его смарт-часах. Целовал неотесанный продавец в отделе радиотехники, и я заполняла собой все его пространство, словно эфир. Целовал знаменитый актер, а как будто бы себя. Целовал писатель, жадно, будто хотел достать из меня глубоко запрятанные истории. Целовал наркодилер, не понимая, что подсел. Целовал заправщик на заправке, а сам думал: «Лучше бы чаевые». Целовал ювелир, такой, какая есть, без огранки. Целовал пьяный незнакомец на улице, пытаясь найти во мне ось Земли. Да кто меня только не целовал.

Не целовал меня Рамзи. Уже второй раз были мы в шаге от падения. Почему падения? Этого я не знаю. Но я так чувствовала. Вроде бы ничего особенного, а есть ощущение передела. Какой-то черты, за которой новая пустота или новая наполненность — кто разберет. Рамзи был для меня точкой, поставленной на прямой. Страницей с загнутым краем в книге. Крошками на дороге, что оставил Мальчик-с-пальчик на тропинке лесной чащи. Я смотрела в эти голубые глаза, такие красивые. Глаза