Читать книгу "Предатели - Дэвид Безмозгис"

не станешь звонить в государственную скорую помощь. Позвонишь в частную. Но если денег нет, никто тебя как следует лечить не будет. Какой смысл вообще тогда с тобой возиться?

Пригнувшись, Светлана следила за стрелкой прибора. Потом мрачно покачала головой.

— Сколько? — спросил Котлер.

— Восемьдесят на пятьдесят. Опасно.

Светлана стащила с руки Танкилевича манжету и неожиданно принялась все более пристально вглядываться в мужа. Потом приблизила к нему лицо и громко, настойчиво спросила:

— Хаим, ты меня слышишь?

В ответ Танкилевич зажмурился и едва слышно попросил:

— Оставь меня в покое.

— Оставить в покое? — Светлана обиделась. — Когда ты в таком состоянии?

Танкилевич неодобрительно промолчал.

Светлана продолжала пожирать мужа глазами, словно хотела передать ему свою тревогу, но Танкилевич не шелохнулся. Казалось, его раздражали и собственная жена, и собственная беспомощность. Светлана продолжала упорно сверлить его взглядом, но потом лицо ее погрустнело, она задумалась.

— Можно сколько угодно проклинать эту систему, но что толку? От государственных учреждений чего ждать? Люди, которые там работают, живут не лучше других. Насчет полиции я вам уже рассказывала, — и Светлана посмотрела на Лиору. — Сколько получает та женщина на телефоне? Сто долларов в месяц? Сто двадцать? И как ей на это жить? То же самое с медсестрами. Даже в больницах не хватает лекарств и оборудования, а о неотложке и говорить не приходится. Повезет, если хоть одеяло дадут. Если и выделялись на медицину какие-то деньги, то их давно разворовали бюрократы.

— Вы говорили, есть платная частная «скорая», — сказал Котлер. — Если они приезжают быстрее, позвоните им.

— А деньги? — осведомилась Светлана.

— Если ему нужна помощь, звоните, — сказал Котлер. — Я оплачу.

Тут Танкилевич вздрогнул. Раскрыл глаза, попытался — безуспешно — приподнять голову. Сдался и недовольно посмотрел на Светлану.

— Можно попробовать позвонить в «Хесед», — неуверенно предложила она. — У них есть медслужба.

Танкилевич продолжал буравить Светлану взглядом, призывая ее угомониться.

Она заломила руки и с жалостью посмотрела на него.

— Нет. Тебя нельзя оставлять так. Я не могу. Это все равно что убить тебя своими руками.

При этом она не сдвинулась с места. Некоторое время было слышно лишь, как громко дышит Танкилевич. И тогда Лиора взяла со столика трубку.

— Диктуйте номер, — сказала она.

— Чей? — спросила Светлана.

— Платной «скорой».

— Я его не знаю. Никогда туда не звонила.

— Найдите, — сказала Лиора.

С дивана донеслось сдавленное «нет». Не обращая внимания на Танкилевича, Лиора с телефоном в руке направилась на кухню. Вернулась с какими-то купюрами. Протянула их Светлане.

— Вот предоплата за неделю, те деньги, что вам дал Барух. Возьмите. Это не милостыня. Они ваши по праву. Мы сами решили съехать раньше, сами нарушили договоренность.

Светлана медлила в нерешительности, глядя на мужа.

— На «скорую» этого хватит?

Светлана кивнула, но деньги все равно не брала и стояла, словно в столбняке. Лиора сунула купюры ей в руки.

— Узнайте номер, а я позвоню.

Светлана посмотрела на мужа, его глаза на бледном лице горели. Опустилась возле него на колени, взяла за руку.

— Пожалей меня, — попросила она.

В ответ Танкилевич только мотнул головой. Светлана вскочила, схватила себя за волосы и пронзительно — Котлер аж вздрогнул — завопила:

— Нам и обратиться не к кому! Да что ж это за жизнь такая?

Танкилевич закрыл глаза, безучастно лежал на диване, словно не о нем шла речь. Светлана переключилась на Котлера и Лиору.

— Жить здесь стало просто невыносимо!

Котлер посмотрел на нее, потом окинул взглядом комнату — она была всего лишь частью дома, — участок, машину возле дома, но спорить не стал.

— Люди в этой стране задыхаются. Медленно, постепенно, пока совсем не станет нечем дышать. Теперь настал и наш черед. Мы тоже много лет задыхались, но всегда чудом удавалось вдохнуть раз-другой, а теперь всё. Нам перекрыли кислород — как и всем, кто не имеет возможности отсюда уехать.

— В Израиль?

— В Америку. Канаду. Австралию. Германию. Куда угодно, лишь бы спастись. Можно и в Израиль. Муж — еврей, дочери — наполовину еврейки, и я, гойка, к ним в нагрузку. Я все прекрасно понимаю. Мы к евреям плохо относились. Русские и украинцы. Жуткими были антисемитами. Наши отцы и деды, угнетая евреев, устраивая погромы, вынуждали их уехать из страны. Из-за того что мы не давали евреям житья здесь, им только и оставалось, что бороться за свою землю. Они проливали за нее кровь. И вот прошло сто лет, и почти все евреи уехали. Мы победили! Но как мы празднуем свою победу? Из кожи вон лезем, чтобы присочинить себе какого-нибудь дедушку-еврея и поехать к евреям в Израиль! Ха! Такую шутку выкинула история. Только кому смешно?

— Всем и никому, — сказал Котлер. — Такие они, еврейские шутки.

— Здесь никому не смешно. Люди либо уезжают, либо мрут.

— Вот чем закончилась еврейская мечта о Крыме. А ведь одна только подпись Сталина — и Крым был бы еврейской землей.

— Да, слышала я о такой мечте. Сталин много евреев поизвел. Только русские не немцы — репараций не выплачивают. Да что об этом говорить? Таких случаев, когда никто ни за что не платит, в истории тьма.

Танкилевич лежал на диване, прерывисто дышал. Лежал неподвижно, покоился, словно невозмутимо — наподобие фараона — ожидал встречи с неизбежным. Котлеру было хорошо знакомо это состояние, это чувство. Человек горделиво отрешается от мирской суеты. Смерть увенчает его и сразит его обидчиков. Именно такие чувства им владели во время затяжной, духоподъемной голодовки. Он словно сжимал в руках карающий меч смерти, направив его сверкающее лезвие против беззакония. Но с чем сражался Танкилевич? Он из принципа не примет помощь от Котлера. Скорее предпочтет лишить себя жизни и осиротить жену и дочерей. Гордыня и озлобленность — вот что им движет.

— Нам пора, — сказал Котлер.

Посмотрел на Танкилевича, ожидая, что он скажет, но тот промолчал. Лиора — а ведь она сначала не хотела сюда приезжать, да и потом рвалась поскорее уехать — тоже промолчала. Все сложилось так, что отъезд не радовал.

На слова Котлера отозвалась только Светлана.

— Вот как, значит? — спросила она. — Бросаете нас вот так вот?

И она указала глазами на удручающую картину за своей спиной. Даже утреннее солнце не могло разогнать царивший в комнате унылый полумрак.

— Думаю, хватит и того, что случилось, — сказал Котлер. — Уедем, пока не случилось еще что-нибудь похуже.

— Насчет этого вы зря тревожитесь. В нашем положении хуже стать уже не может.

— Вашему мужу нужна «скорая». Из-за меня он от нее отказывается. Нам лучше уехать. И не только из-за