Читать книгу "Над кукушкиным гнездом - Кен Кизи"

— Да? И вы готовы пожертвовать последними известиями ради того, чтобы увидеть, как два десятка мужчин перебрасываются бейсбольным мячиком?

— И то и другое нельзя ведь? Наверно, нельзя. А-а, шут с ним… На этой неделе вряд ли будут бомбить.

— Пусть он голосует, мисс Гнусен.

— Хорошо. Но, по-моему, перед нами яркое доказательство того, насколько он расстраивает некоторых пациентов. Что именно вы предлагаете, мистер Макмерфи?

— Предлагаю снова проголосовать за то, чтобы мы смотрели телевизор днем.

— Вы уверены, что еще одного голосования вам будет достаточно? У нас более важные дела…

— Мне достаточно. Просто охота поглядеть, у кого из этих чудаков есть храбрость, а у кого нет.

— Именно такие разговоры, доктор Спайви, и наводят меня на мысль, что больным было бы приятнее, если бы Макмерфи перевели от нас.

— Пусть голосует, почему нельзя?

— Конечно, можно, мистер Чесвик. Группа может приступать. Поднятия рук вам довольно, мистер Макмерфи, или настаиваете на тайном голосовании?

— Я хочу видеть руки. И которые не поднимутся, тоже хочу видеть.

— Все, кто желает смотреть телевизор днем, поднимите руки.

Первой поднимается рука Макмерфи, я узнаю ее по бинту, он порезался, когда поднимал пульт. А потом, ниже по склону, одна за другой из тумана поднимаются еще руки. Как будто… Широкая красная рука Макмерфи ныряет в туман и вытаскивает оттуда людей за руки, вытаскивает, а они моргают на свету. Сперва одного, потом другого, потом еще одного. Так — по всей цепочке острых и вытаскивает их из тумана, пока все не оказались на ногах, все двадцать человек, и подняли руки не просто за бейсбол, но и против старшей сестры, против того, что она хочет отправить Макмерфи в буйное, против того, что она говорила, и делала, и давила их многие годы.

В комнате тишина. Вижу, как все огорошены — и больные и персонал. Сестра не понимает, в чем дело: вчера до того, как он попробовал поднять пульт, проголосовало бы человека четыре или пять от силы. Но вот она заговорила, и по голосу нипочем не догадаешься, как она удивлена.

— Я насчитала только двадцать, мистер Макмерфи.

— Двадцать? Ну так что? Нас тут двадцать и есть… — Он осекся, поняв, о чем речь. — Э-э, постойте-ка…

— Боюсь, что ваше предложение не прошло.

— Да постойте минутку, черт возьми!

— В отделении сорок больных, мистер Макмерфи. Сорок. А проголосовали только двадцать. Чтобы изменить распорядок, вам нужно большинство. Боюсь, что голосование закончено.

По всей комнате опускаются руки. Люди понимают, что их победили, и пытаются улизнуть обратно в безопасный туман. Макмерфи вскочил.

— Гадом буду. Вон вы как решили повернуть? Этих старых пней голоса включаете?

— Доктор, разве вы не объяснили ему порядок голосования?

— К сожалению… Действительно требуется большинство, Макмерфи. Она права. Права.

— Большинство, мистер Макмерфи, — таков устав отделения.

— И переделать чертов устав, я так понимаю, можно только большинством? Ну, ясно. Видал я всякое буквоедство, но до такого сам черт не додумается!

— Очень жаль, мистер Макмерфи, но это записано в нашем распорядке, и если вам угодно, я могу…

— Так вот чего стоит эта брехня про демократию… Мама родная…

— Вы, кажется, расстроены, мистер Макмерфи. Доктор, вам не кажется, что он расстроен? Пожалуйста, примите к сведению.

— Кончайте эту музыку, сестра. Когда человека берут за одно место, он имеет право кричать. А нас берут как хотят.

— Доктор, ввиду состояния больного, может быть, нам следует закрыть сегодняшнее собрание раньше?

— Погодите! Погодите минуту, дайте мне поговорить со стариками.

— Голосование закончено, мистер Макмерфи.

— Дайте поговорить с ними.

Он идет к нам через всю комнату. Он делается все больше и больше. Лицо у него красное, горит. Он лезет в туман и пробует вытащить на поверхность Ракли, потому что Ракли самый молодой.

— А ты что, друг? Хочешь смотреть финалы? Бейсбол. Бейсбольные матчи. Тогда подними руку, и все.

— На … жену.

— Ладно, бог с тобой. А ты, сосед, ты что? Как тебя? Эллис? Скажи, Эллис, хочешь смотреть игры по телевизору? Тогда подними руку.

Руки Эллиса прибиты к стене — нельзя считать, что голосует.

— Мистер Макмерфи, я сказала: голосование окончено. Вы делаете из себя посмешище.

Он не слушает ее. Он обходит хроников.

— Давайте, давайте, всего один голос от вас, чудные, поднимите хоть одну руку. Докажите ей, что еще можете.

— Я устал. — Пит качает головой.

— Ночь это… Тихий океан. — Полковник читает, его нельзя отвлекать голосованием.

— Кто из вас, ребята, подаст голос? И тогда у нас преимущество, неужели не понимаете? Мы должны это сделать, а иначе… Нас поимели! Придурки, неужели ни один из вас не поймет, что я говорю, и не поднимет руку? Ты, Габриэль? Джордж? Нет? А ты, Вождь, ты как?

Он стоит надо мной в тумане. Почему не хочет оставить меня в покое?

— Вождь, на тебя последняя надежда.

Старшая сестра складывает бумаги; остальные сестры стоят вокруг нее. Наконец и она встает.

— Итак, собрание переносится, — слышу ее голос. — Примерно через час прошу сотрудников собраться в комнате для персонала. Так что, если нет других…

Поздно, теперь я ее не остановлю. Макмерфи что-то сделал с ней еще в первый день, заколдовал своей рукой, и она действует не так, как я велю. Смысла в этом нет, дураку ясно, и сам бы я никогда так не поступил. По одному тому, как смотрит на меня сестра и не находит слов, я понимаю, что меня ждет неприятность, — но остановиться не могу. Макмерфи задействовал во мне скрытый контур, медленно поднимает ее, чтобы вытащить меня из тумана на голое место, там я стану легкой добычей. Это он делает, его провод…

Нет. Неправда. Я поднял ее сам.

Макмерфи гикает, заставляет меня встать, лупит по спине.

— Двадцать один! С вождем двадцать один человек! И если это не большинство, плюньте мне в глаза!

— А-ха-ха! — Вопит Чесвик.

Другие острые идут ко мне.

— Собрание было закрыто, — говорит сестра. Улыбку еще не сняла, но когда уходит из дневной комнаты к посту, затылок у нее красный и набухший, словно она вот-вот взорвется.

Но она не взрывается, пока еще нет, еще час не взрывается. Улыбка ее за стеклом кривая и странная, такой мы раньше не видели. Она просто сидит. Вижу, как поднимаются и опускаются у нее плечи при вдохах и выдохах.

Макмерфи смотрит на стенные часы и говорит, что игра сейчас начнется. Он у фонтанчика для питья вместе с другими острыми на коленях драит плинтус. Я в десятый раз за сегодня подметаю чулан для щеток. Сканлон и Хардинг возят по коридору полотер, растирают свежий воск блестящими восьмерками. Макмерфи еще раз говорит, что игра уже должна начаться, и встает, бросив тряпку на полпути. Остальные не прекращают работу. Макмерфи проходит мимо окна, она свирепо глядит на него оттуда, и он ухмыляется ей так, словно уверен, что теперь он ее победил. Когда он откидывает голову и подмигивает ей, она опять легонько дергает головой в сторону.