Читать книгу "Война под терриконами. Донецкий сборник - Булат Арсал"

позывной-Торнадо. Приказ вступает в силу после оглашения перед строем. Главнокомандующий всеми артиллерийскими войсками республики генерал армии Б.».

Разведка еле сдерживалась от взрыва гомерического хохота, и только искреннее нежелание вдруг обидеть мальчишку заставило всех заглушить внутри себя естественную реакцию на очередное «Вокруг смеха» от Дикого.

Новоявленный Торнадо стоял с гордо вытянутой вверх головой, и при ярком солнечном свете отчётливо выделялся свежий шрам на раненом носу, а накатывающие на глаза слёзы и трясущаяся нижняя губа вдруг заставили Дикого остановить балаган. Ему стало неуютно и стыдно от происходящего издевательства над глупым мальчишкой. Дикий с разведчиками кинулись успокаивать Ильдара, похлопывая по плечу, поздравляя и приговаривая простые слова от «Да ладно, извини, братан» до «Если кто обидит, нам скажи». Старший сержант достал из кармана и прикрепил на липучку слева над верхним карманом новую нашивку с надписью «Торнадо». Потом заложил в карман Ильдару небольшой свёрток, сказав уже действительно серьёзно и от души:

– Носи, сынок. Ты заслужил.

Все тронулись в сторону казармы, когда Торнадо резко остановился и неожиданно спросил:

– Товарищ старший сержант, а ведь я главнокомандующего просил, чтобы меня Вихрем называли. Он сам придумал мне позывной? Я ему благодарность напишу. Отнесёте в следующую субботу?..

Остановились. Мгновение смотрели на Ильдара, мгновение друг на друга, а потом минуту назад еле сдерживаемый смех с новой необузданной силой вырвался наружу так, что даже Дикий, согнувшись, свалился на стожок свежескошенного сена и долго хохотал, подёргивая с каждым приступом ногами.

Вечером старшина вызвал Торнадо в каптёрку и выдал в кои-то веки новенькую форму и шевроны бригады с изображением рычащего медведя, а ещё поношенные, но пока справные берцы. Снимая старую, застиранную добела гимнастёрку, он вынул из кармана свёрток пергаментной бумаги, развернул и увидел на ладони знак в виде овального золотого лаврового венка и с золотой же надписью под эмалью на Красном знамени-«Гвардия»…

* * *

Выполнение боевой задачи батарея завершила через пару недель, и практически всех вернувшихся глубокой ночью к своим кроватям, мягким матрасам и чистым простыням солдат накрыл беспробудно мертвецкий сон, как это обычно бывает после длительной работы на свежем воздухе в состоянии хронического напряжения.

Резких подъёмов никто поутру не объявлял, вставали, исходя из потребности позавтракать и просто принять долгожданный душ с шампунем, на который не осталось сил накануне. И вот при свете утреннего солнца каждому выходящему в коридор с полотенцем через плечо открывалась настоящая идиллия гражданского бытового уюта. На окнах висел тюль, все двери и оконные рамы в свежей белой краске, пол оттёрт начисто, на тумбочке дневального полевые цветы в литровой банке, на стенах плакаты с уставом, текстом присяги и фотографиями Героев Донецкой Народной Республики. Но главное, что открывалось взорам бойцов, протирающих от сна глаза, – гвардии рядовой Ильдар Г. в новенькой форме со значком гвардейца и надписью над левым карманом «Торнадо».

Каждый считал важным подойти и поздороваться с парнем, как со старым товарищем, обнимая обеими руками. Радость и гордость переполняли душу Ильдара, и, может быть, впервые в своей жизни он почувствовал себя в настоящей семье. В счастливой семье.

Он уже не был предметом обидных глумлений и всякого рода зубоскальств, тем более что за это мог нежданно-негаданно прилететь хороший хук от Дикого или подзатыльник от пацанов с разведки, поселивших Ильдара в своём кубрике и теперь знавших его немного больше тех, кто был с ним на огневой позиции. Знали они действительно больше, и казалось, хранили от всех некую тайну, которой Торнадо смог поделиться только с очень надёжными друзьями.

Открылась тайна неожиданно для самого Ильдара в день приезда его матери, вышедшей из старой «Волги» старшины, обещавшего самому себе сделать неожиданный сюрприз молодому солдату. Это была маленькая, на вид немолодая женщина с узкими плечиками и спрятанными под простенький платок уже седеющими тёмными волосами. Одета она была достаточно скромно и без намёка на даже самый дешёвый макияж. Воробей, за отсутствием комбата, встретил маму солдата и проводил их в столовую, попросив накрыть стол на троих, с конфетами и какао.

Около часа они беседовали втроём, а позже лейтенант, оставив мать с сыном наедине, вышел к нам в курилку.

– Догадайтесь, пацаны, сколько этой женщине лет? – спросил он, нервно взяв сигарету из пачки и прикурив от окурка Седого.

– Лет пятьдесят, не меньше, – ответил кто-то из курящих.

– Не поверите, тридцать семь.

Все переглянулись, создав неловкую тишину, и только Коля-Коля чуть погодя вставил:

– Видать, досталось бабе, раз так выглядит. Может, конституция такая? У меня подруга, наоборот, моложе выглядит лет на десять своего возраста.

Саня Воробей какое-то время судорожно затягивался обмокшей от пота сигаретой и, повернув голову к командиру разведчиков Денису, задал вопрос:

– Вы чего молчали?

Денис, пожав плечами, неохотно ответил:

– Да мы не сразу увидели, а он потом сам нас попросил никому не говорить.

– А кто-нибудь за два месяца в лагере видел его спину? – обратился уже к остальным командир.

Ильдар действительно никогда не снимал свою выцветшую гражданскую футболку, имея странную привычку в ней загорать или купаться в реке.

– В общем, так, мужики, – выбросив окурок сигареты в урну, заключил Воробей, – не давайте пацану никаких поводов оскорбиться или впасть в уныние. Такого детства, как у этого бедняги, я бы никому не пожелал. Даже врагу. А если кто не понял, тот будет иметь дело ещё и со мной.

Встал, многозначительно поправил кобуру с торчащим наполовину «Стечкиным» и отправился снова в столовую, откуда уже выходили Ильдар с матерью.

Провожали её на остановку рейсового автобуса несколько бойцов, по пути рассказывая о молодцовском поведении сына в боевых условиях, о его исполнительности и старательности в познании армейской жизни. Дикий, сбегав в магазин, вручил женщине большой пакет со сладостями, а старшина загрузил в новый вещевой мешок несколько банок сгущённого молока и тушёнки. Немного постояли в ожидании автобуса. На прощание молодая «старушка» поцеловала сына и, еле скрывая навернувшиеся слёзы, посеменила к подъехавшему автобусу, на ходу сдержанно благодаря ребят, заменивших её мальчику то самое семейное счастье, которого он никогда не видел с самого рождения. Теперь она знала, что у сына есть друзья, или, как сказал ей Коля-Коля, боевое братство, способное защитить её старшего сына в самый тяжёлый час жизни.

Несколько позже мы все узнали, что родной отец Ильдара имел привычку избивать его каким-то изуверским способом, оставляя на спине и ляжках бедолаги глубокие шрамы от хлыстов и бечёвок. Садист мучил ребёнка с двух лет до самой школы, пока не погиб на железнодорожном полотне, возвращаясь