Читать книгу "Темное солнце - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

вовремя спохватился. Рядом с нами повздорили два игрока в сенет, упрекая друг друга в нарушении правил. Пакен бросил на них сочувственный взгляд, изумляясь, как можно увлекаться бросанием костей и передвижением фишек. С видом превосходства он отвернулся от этих бездельников и придал нашей беседе более интеллектуальное направление:

– Подумай, Ноам. Все началось с инцеста. Боги и богини проводили время, резвясь друг с дружкой. Единственный, кто был этого лишен, Атум – первый, одиночка, гермафродит, совмещавший и мужское, и женское начало, он существовал до всего остального и плыл себе в водах хаоса. Потом он отделился от своего изначального состояния, Нуна, первозданного океана, и осознал себя. В каком-то смысле он сам себя создал. У него не было партнерши, он приник к своей тени и стал себя ублажать. Из его семени вышли близнецы Шу и Тефнут. С тех пор и пошли нескончаемые инцесты…

Я позволил себе пошутить:

– Сотворение мира начал эгоист, продолжают его чудовища!

– Замолчи! Не забывай, мы все произошли от извержения божественного семени. Поэтому жизнь и прекрасна.

Я предусмотрительно согласился. Он продолжал:

– Его дети-близнецы, бог воздуха Шу и богиня влаги Тефнут, стали супругами. Они занимались любовью, вот тебе первый инцест. От них родились Геб и Нут…

– Бог Земли и богиня Неба.

– Они тоже совокуплялись. Второй инцест. Когда родились их четверо близнецов, Исида, Осирис, Сет и Нефтида, они, недолго думая, разбились на пары: Исида с Осирисом, Сет с Нефтидой. Еще два инцеста.

Зачем комментировать этот эпизод – я знал, что случилось с нами, с Нурой и со мной. Мое молчание склонило Пакена к мысли, что он меня убедил.

– Дальше не продолжать?

– А ты весьма сведущ! – отозвался я, удивленный тем, что он обладает знаниями, доступными лишь посвященным.

– Видишь ли, дорогой Ноам, моей первой клиенткой была жрица Исиды. И вообрази, после наших забав она без конца твердила о религии…

Я притих. Повздорившие рядом с нами игроки в сенет вскочили на ноги и сцепились не на шутку. Блюдо с пирожками упало, фишки покатились к нам. Пакен взглянул, как они остановились у его ног, поднял голову, прищурился и высокомерно поглядел вдаль.

Я вырос во времена, когда духи, демоны и нимфы кишели повсюду, и отнесся к рассказанной Пакеном легенде с недоверием. Когда рассказ о творении выводит на сцену несколько фигур, на которых выстраивают всю генеалогию, то многочисленные инцесты неизбежны, прежде чем население увеличится и сможет их избегать! Тут играет важную роль принцип объяснения[32]. Разве Пакен не понимал, что он рассказывает басни? Почему он понимает их буквально? Очевидно, египтяне считали своим долгом постичь непостижимое – то, что ищет каждый смертный, – и их способ приручить тайну состоял в рассказывании историй. Но таким подходом объяснялся и результат: подробности родственных связей персонажей при рассказе о начале мироздания неминуемо вели к инцесту, жизнедеятельность этих персонажей вела к инцесту, подражание поведению высших существ вело к инцесту. Мне хотелось опровергнуть Пакена! Беря известное для описания неизвестного, сбиваешься с пути. Если идешь во тьме с факелом, то видишь лишь небольшое освещенное пятно. Слушая египетские мифы, я видел обратное их утверждениям: не мы происходили от богов, а боги происходили от нас.

Но я только вздохнул:

– Мне жаль Неферу.

Пакен почесал в затылке.

– Неужели? Зная ее нрав, я больше жалею фараона.

Он сказал это шутки ради, но меня его слова не развеселили. Я грубо спросил:

– Ты уже поимел Неферу?

Он побледнел. Я понял причину его волнения и успокоил Пакена:

– Я не расскажу об этом Фефи. Клянусь.

Он расслабился.

– Нет, конечно. Ни разу. Не больше, чем ты.

Как он угадывал обо мне столь многое, этот равнодушный красавчик, любивший только себя? Его проницательность меня смущала.

Он горько добавил:

– Мы для нее недостаточно хороши. Уединяясь с нами, она напоминает нам о своем божественном происхождении, а мы для нее черви ползучие. Ей подавай лишь драгоценную сперму фараона…

Он саркастически хмыкнул.

– Но сперма эта никудышная. Неферу спит с папашей с тринадцати лет, но так и не забеременела. А вот если бы со мной, с тобой, быть может…

Он осекся.

– У тебя есть дети, Ноам?

– Был сын, когда-то.

– Когда-то? Сколько же тебе лет?

Едва я вспомнил моего единственного любимого сына Хама, у меня перехватило дыхание. Я ушел от расспросов, сославшись на то, что сын умер, и мне тяжело о нем говорить.

– Раз уж мы откровенничаем, скажи, Пакен, у тебя есть любимая женщина?

– Нет.

– Удобно для твоего дела.

– Без сомнения…

– И ты не хочешь любить?

– Никогда об этом не думал.

– Не чувствуешь такой потребности?

Удивленный моей настойчивостью, он призвал меня к здравомыслию:

– Послушай, Ноам, у меня есть я: этого вполне довольно.

Тут он шагнул к спорщикам – у тех побоище как раз окончилось, и они утирали окровавленные носы.

– Это игра, господа, игра! – проворчал он. – И вся жизнь лишь игра.

– Куда ты лезешь?

– Пытаюсь немного прочистить ваши тухлые мозги. Люблю, знаете, преодолевать трудности.

– Что? Кто ты такой? Да как ты смеешь? Что ты делаешь?

– Я? Трахаю ваших жен.

Пакен решительно толкнул на игроков стол, те рухнули на землю, и он со смехом убежал под градом их оскорблений.

В последующие дни я вернулся к службе при Неферу, будто вовсе и не был свидетелем ночной сцены. Но теперь я иначе понимал ее черты: резкая переменчивость манеры и гримас, угрюмая складка губ, пробегавший по лицу нервный тик – не объяснялись ли они странными отношениями со своим родителем? Могла ли она чувствовать себя вольготно в теле, принадлежность которого оспаривалась, которое от рождения было собственностью царской семьи, от первых месячных в тринадцать лет – собственностью ее отца. Хотела ли она фараона? И до того ли ей было?

Чем больше я наблюдал за этой юной женщиной, тем больше в том сомневался. Во время наших свиданий она бесконечно разнообразила способы доминирования: приказ, унижение, внезапная мягкость, презрение, быстрая смена чувств, недовольство, равнодушие. Она желала не сделать меня своей игрушкой, как мне казалось вначале, не разрушить мою личность, а постоянно держать под башмаком. Мстила ли она отцу? Ее повадки напоминали рейдерский захват. Я пришел к выводу, что, арендуя меня или других мужчин, она распрямляла спину, забывала о своем бесправии и обретала себя.

Но я вспоминал один ее жест, и он опровергал мою трактовку: Неферу любовно протянула руки к отцу, обвила его шею, привлекла его к себе, а потом, после двух «Нет», больше схожих с мурлыканьем,