Читать книгу "Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни - Екатерина Владимировна Лобанкова"

бесконечной приветливостью и добротой. О наружности самого императора мне распространяться нечего, она сделалась, так сказать, легендарной по всей России; он представлялся народу чем-то вроде сказочного богатыря»[108].

Помимо коронационных торжеств, все московское общество было поражено «самой крупной новостью эпохи», по словам графа Дмитрия Николаевича Толстого, — прощение Пушкина и возвращение его из ссылки в Москву. 12 октября 1826 года он в доме у Дмитрия Веневитинова читал свою новую трагедию «Борис Годунов». Скорее всего, Глинка знал об этом событии, ведь он принадлежал к кругу интеллектуалов, в который входил Пушкин. Но он не присутствовал на чтении, как об этом когда-то писали музыковеды, со слов критика В. Стасова.

В это время Глинку протежирует эксцентричный юноша Сергей Григорьевич Голицын{150} (1803–1868), ставший его другом на несколько лет. Он был известен под прозвищем Фирс. Служивший в Коллегии иностранных дел с 1826 года, он был еще одним образцом для подражания.

Музыкальный критик Вильгельм Ленц указывал в воспоминаниях: «Многочисленный род князей Голицыных так разветвился, что в Петербурге все Голицыны носят различные прозвища: есть Голицыны-рябчики, Голицыны-кулики, и прозвища эти не имеют ничего оскорбительного». В обществе ходили разные версии появления имени «Фирс». В то время в «Толкователе имен» Фирс означал «человек рассеянный и в беспорядок приводящий», что соответствовало его натуре.

Сергей в 1820-е годы был популярной фигурой в обществе. Его славе не мешал физический «недостаток» — сильный тик в шее, из-за которого голова кривилась к правому плечу. Атлетического телосложения, высокий, он имел различные таланты: поэт, автор эпиграмм и экспромтов, обладатель бархатного запоминающегося баса, музыкант с прекрасным вкусом и образованием, переводчик модного польского поэта Мицкевича. Он жил в свое удовольствие — пел, сочинял, волочился и посещал светские салоны. Считается, что Фирс поделился с Пушкиным историей своей бабушки, Наталии Петровны, о тайне «трех счастливых карт», которая легла в основу сюжета «Пиковой дамы».

Глинка вспоминал, что Фирс немало поспособствовал его композиторской карьере: «…он умел ловко возбуждать меня к деятельности, писал для меня стихи и охотно исполнял мои сочинения… очень приятным прекрасным густым басом»[109]. В эти годы на его слова он написал четыре романса — все, связанные с любовными разочарованиями, а в 1843 году использовал перевод Голицына стихотворения «К ней» Адама Мицкевича.

Все еще застенчивый на публике, Глинка благодаря ему вошел в высшее общество. Отсюда пролегали «ниточки» к салонам Вяземского, Олениных, Карамзиных. На протяжении нескольких лет Фирс будет втягивать Глинку в необычные, изобретаемые им развлечения. Особенно в обществе запомнились их новогодние розыгрыши и летние музыкальные вечера.

Писатель Владимир Соллогуб вспоминал: «У бабушки моей Архаровой{151} состоялся однажды вечер весьма оригинальный{152}. К ней назвались ряженые; поводом тому послужило, конечно, не столько желание сделать удовольствие почтенной старушке, сколько присутствие в доме моей двоюродной сестры, Натальи Соллогуб, молодой девушки редкой красоты». За музыкальную часть отвечал Глинка. В святочный вечер «бабушка сидела, по обыкновению, окруженная своим семейством, приживалками и близкими приятелями, как вдруг ввалилась в столовую целая ватага замаскированных мужчин. Заиграл оркестр. Все заняли определенные места. Исполнялась шарада в действии… Распоряжался Фирс. В числе масок суетился меньший всех ростом Глинка. Словом шарады{153} было избрано délire (от фр. — бред, горячка, исступление). Посадили алжирского бея на подушки и начали его увеселять. Глинка играл, кажется, моцартовскую сонату, но на самых дрянных фортепьянишках, которых мне привелось слышать бренчание»[110]. Видимо, он играл известное Турецкое рондо Моцарта, где использовался аккомпанемент, имитирующий звучание турецких военных барабанчиков.

Прошло еще несколько театрализованных номеров с декламацией стихов в костюмах и пением. «Вечер окончился танцами и общим оживлением. Странствующая труп-па подвизалась, впрочем, не у одной Архаровой, — вспоминал Соллогуб, — а еще у другой старой и почитаемой дамы, княгини Натальи Петровны Голицыной, известной под именем la princesse Moustache (от фр. moustache — усы, намек на ее внешний облик). Она была матерью московского генерал-губернатора светлейшего князя Дмитрия Владимировича, баронессы Софьи Владимировны Строгановой и Екатерины Владимировны Апраксиной». Появление у Голицыной являлось обязательным для молодых людей, чтобы окончательно быть представленными в свете и стать частью светского петербургского общества.

Современники вспоминали еще один новогодний розыгрыш — в начале февраля, между 6-м и 12-м числом 1827 года. В честь графа Виктора Павловича Кочубея{154} был поставлен любительский спектакль.

Спектакль в доме с пышными интерьерами на набережной реки Фонтанки, 16, построенном архитектором Монферраном, давался в присутствии всего высшего столичного общества. Балы у Кочубея славились роскошью и тем, что к нему часто приезжала императорская семья. В спектакле участвовали только мужчины, в основном военные, все в полумасках{155}. Представление напоминало сегодняшние развлекательные телепрограммы: участвовали фокусники, певцы, балет. Сцены из трагедий и драм перемежались отрывками из водевилей, французских и итальянских опер{156}. Глинка в роли донны Анны принимал участие в двух сценах из «Дон Жуана» Моцарта, исполняемых на итальянском языке. Фирс был Лепоррелло, слугой великого соблазнителя. Дон Жуана пел Василий Голицын, известный по прозвищу Рябчик. Глинку нарядили в белый «пудер-мантель», то есть домашний пеньюар, используемый во время процедуры нанесения пудры. Женский парик с длинными распущенными волосами дополнял образ. Второе действие плавно перешло в бал, начавшийся дивертисментами a la russe с русскими танцами, кокошниками, сарафанами.

«Аристократы духа»

В декабре 1826 года состоялось важное знакомство — с князем Владимиром Федоровичем Одоевским (1804–1869). Тот только что переехал из Москвы в Петербург и находился в гуще литературных событий. Он дружил с Пушкиным, Жуковским, Вяземским, Краевским.

19 декабря 1826 года Одоевский писал другу по службе в архиве Коллегии иностранных дел в Москве Сергею Соболевскому, близкому товарищу Пушкина: «Недавно познакомился с твоим однокорытником, Глинкою, чудо малый. Музыкант, каких мало. Не в тебя, урод»[111].

Одоевский — примечательная фигура, повлиявшая на развитие всей русской культуры. Графиня Евдокия Ростопчина не случайно называла его в шутку «алхимико-музыко-философско-фантастическое сиятельство», что отражало его многочисленные увлечения. Его можно считать одним из первых музыковедов — он изучал полифонию старинных мастеров, народную песню и старинные церковные песнопения, гармонию и акустику. Одоевского высоко ценили как музыкального эксперта: его статьи в прессе имели резонанс, он создавал репутации. Десятилетием позже он участвовал в создании первых консерваторий в столицах. Он убеждал членов императорской семьи в необходимости профессиональных музыкальных образовательных учреждений.

Как и многие интеллектуалы того времени, он пробовал себя во многих искусствах и науках. Он сочинял музыку, был одаренным пианистом и органистом, пытался писать прозу в духе немецких романтиков, подражая Гофману. Сюжеты часто были связаны с музыкальным искусством, где особое место отводилось его кумиру Бетховену.