Читать книгу "Соблазнение Минотавра - Анаис Нин"

Он не поверил бы, что каждая из них ищет в другой сестринского или материнского утешения из-за его сумасбродного поведения, его бесконечных предательств.

Антифонная музыка сталкивающихся желаний повторялась до бесконечности. Джей, как незваный гость, хотел, чтобы правда была черно-белой, тогда как разгадка таилась в предваряющих действие мифах, появляющихся в снах с закрытым лицом, безмолвных, не поддающихся расшифровке.

Так продолжалось до тех пор, пока Джуна не отделила все струны от боли и слепоты, от боли слепоты.

Странно, что здесь, в этом свете, высоко над землей, над морями облачной ваты, над горами снега, Лилиана почувствовала, что летит сквозь зоны осознания, куда ее привел метод восхождения Джуны, которому она в конце концов у нее обучилась. Используя слова Джуны, этого авиатора языка, «воздушной силы для земных жизней».

Некоторое время Лилиана была привязана одновременно и к Джею, и к Сабине. Но чего хотел Джей? Владеть ими обеими? Она вспомнила его письмо к ней: «Ты по-настоящему сильная. Но предупреждаю тебя: я не ангел. Я ненасытен и потребую от тебя невозможного. А чего именно, и сам еще не знаю».

Некоторое время спустя Джей потребовал от нее, чтобы она согласилась на присутствие Сабины — сначала на его полотнах, потом в их жизни. Он даже хотел, чтобы Лилиана помогла ему узнать Сабину получше.

Покидая Париж в последний раз, отказываясь от Джея, Лилиана сказала ему:

— Пришло время и мне рассказать тебе о Сабине, потому что это заставит тебя любить ее больше. Понимаешь, то, что мне довелось увидеть, было проблеском ее невинности. В ту ночь… мы обе мечтали вырваться из своих тел, из своих форм. На определенной стадии экзальтации все границы стираются, личность утрачивается. Сабина испытывала ту же неловкость, что и я. Она понятия не имела, как вести себя с женщиной, и повторяла: «Я хочу, чтобы все в моей жизни только начиналось, чтобы я могла верить, чтобы у меня не было опыта, чтобы я, как и ты, могла отдаваться целиком, могла доверять». Она хотела моей невинности, а то, чего мы хотим, — это то, что мы есть. А я, которая всю свою жизнь не могла толком ни жить, ни даже дышать из боязни причинить кому-либо вред, я увидела, что Сабина берет то, что хочет, и получает за это любовь. Я хотела заразиться от нее безответственностью. Теперь ты будешь любить ее больше.

— Нет, — ответил Джей, — гораздо меньше. Потому что она никогда не сказала бы мне того, что сейчас сказала ты. Я не могу ненавидеть то, что ты описала, в этом есть своя красота. Теперь я понимаю: то, что я тебе давал, было слишком грубым и плоским по сравнению с этим.

— Нет, Джей, ты сделал из меня женщину. А Сабина хотела вернуть в состояние полуженщины, сделать такой, какой я была до встречи с тобой.

— Даже если между нами нет любви, — сказал Джей, — мы можем быть друзьями. А с Сабиной это абсолютно невозможно. Мне ненавистны ее заморочки.

— Зато интересны. Они действуют на тебя как наркотики. Я не могла дать тебе ничего подобного, всегда предлагала что-то слишком обыденное. Я — не наркотик.

Лилиана смотрела на светло-серые волосы на его затылке и понимала, что сможет оставаться рядом с ним даже тогда, когда он полон страсти к Сабине. Но была убеждена в том, что в конце концов тело Сабины восторжествует. Оба были жестокими и лучше подходили друг другу. Но что станется с тем нежным Джеем, которого она знала?

Она сказала:

— Я должна ехать к детям. Адель больна.

— Все, что ты делаешь, правильно. Впервые я вижу в этом некую красоту.

Полет продолжался в наступившей ночи. Временами самолет трясло как бы от слишком долгих усилий, затраченных на набор высоты. Джей был озабочен тем, чтобы быть любовником всего мира, давать имена всему, что есть в мире, ласкать его своими короткими и грубыми руками, присваивать и исследовать. А Джуну интересовали лишь долготы, широты и высоты, на которых пребывают люди по отношению друг к другу.

В какой-то момент Лилиана решила, что за бортом самолета гроза. Зажглась надпись, велевшая пристегнуть ремни. Пассажиры спали, уверенные в том, что, пристегнутые к креслам, приземлятся благополучно. Лилиана отодвинула шторку и сквозь стекло иллюминатора устремила взгляд на небо, в чьей бескрайности исчезают все наши печали. Она смотрела на луну, словно устанавливая с ней связь, словно уверяя ее в том, что земные бури ей не страшны. Чем пристальнее Лилиана вглядывалась в луну, тем более ровно, как ей казалось, летел самолет.

В тот год внимание всего мира было приковано к Луне. «Первым исследуемым объектом Солнечной системы, вне всякого сомнения, будет Луна». Но как мало мы знаем о людях, думала Лилиана. Все телескопы нацелены на отдаленные планеты. Никто не хочет обратить зрение внутрь самого себя.

То, что она видела в Ларри на протяжении их замужества, было лишь тем, что он позволял ей видеть, — гигантскими крыльями альбатроса, крыльями доброты. Она не способна была видеть ничего выше или ниже его крыльев. Ларри предлагал ей свою доброту. Он никогда не говорил: «Я хочу, я люблю, я возьму», но всегда: «Что ты хочешь? Что тебе нравится?» Он сознательно препятствовал ее попыткам заглянуть в его душу.

«Луна — ближайший сосед Земли».

Они спали рядом, бок о бок. Ночью и на рассвете тело Ларри было здесь. Она чувствовала его тепло. В голосе Ларри была ласка, в симпатии — тропический бальзам, в доброте — Вселенная. Его внимательность ослепляла. Если у него была другая жизнь, другие «Я», то он был похож на планету, обращенную к Лилиане одной стороной.

«Ракета, которой понадобилось бы несколько месяцев для того, чтобы достичь одной из больших планет, сможет добраться до Луны за один-два дня».

«Автоматической станции, оказавшейся на Луне, гораздо легче осуществлять связь с Землей, чем такой же станции на Марсе или Венере». Не нужно было кружить вокруг Ларри, не нужно было уезжать в Париж, в Мексику. Наконец-то она стала приемником для посылаемых Ларри сигналов!

«Исследователям, поглощенным замечательными достижениями современной астрономии и физики, Луна казалась мертвым, неподвижным и не знающим изменений миром».

Но ведь это только потому, что она не заглянула под маску. Слишком плотным кольцом окружала Ларри его собственная доброта, безличная, почти анонимная. Он присутствовал только тогда, когда был востребован, а востребован бывал только бедой. Конечно, в восприятии Лилианы закрепился искаженный образ, но эту маску предложил ей сам Ларри.

«Луна — космическая скрижаль. На ее поверхности сохранились записи о древних событиях, и потому она хранит ключ ко всей Солнечной системе».

Ключ к ее браку? Ларри достиг неподвижности.

А Лилиана была создана «из воздуха и воды, которые обеспечивают на Земле жизнь, постепенно размывающую ее поверхность. Процессы, происходящие внутри Земли, заставляют подниматься горные цепи и разрушают их силами эрозии. Эти циклы созидания и эрозии от одной эпохи к другой и дают портрет прошлого Земли». Таков был портрет внутренних метаний Лилианы, выраженный на астрономическом языке! Картина того, как Ларри цепляется за прошлое, картина их совместной жизни.