Читать книгу "Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира - Флавиус Арделян"

Рано утром она проснулась, как всегда, первой. Оделась, прошла мимо кроватей сестер, мимо двери отца, который, согласно обычаям сна, выводил носом рулады, и вышла навстречу утренней прохладе. Со стороны рынка прилетали на загривке ветра редкие крики, колокольный звон; в воздухе густо пахло росистой травой. Кутаясь в платок, Палма направилась в сторону сада и, дойдя до конца двора, пожелала доброго утра костям Бартоломеуса. Поговорила с ним, задавая вопросы и за него отвечая, потом встала и вернулась домой. Уже в дверях краем глаза заметила в воротах чей-то силуэт. Спустилась по ступенькам крыльца, подошла. На улице, перед домом, застыла в ожидании какая-то женщина – бледная, с ног до головы облаченная в одежды черного цвета, поношенные, истрепанные и заплесневелые. Была она высокая, костлявая, из-под криво сидящего капюшона выглядывала половина серого, но красивого лица, а ее руки, пусть ужасно худые и оплетенные толстыми венами, напоминающими подземные реки, грациозно взлетели, рисуя перед ее лицом странное приветствие. Палма открыла калитку и спросила:

– Доброго утречка, чем могу помочь?

Судя по одеждам и опущенным долу глазам, женщина была монахиней из какого-нибудь тайного ордена – по всей Ступне Тапала их было множество – или ученицей какого-нибудь святого, из тех, что жили, по слухам, в лесах Мира. Но она могла оказаться и обычной попрошайкой или даже падшей женщиной, так что Палма немного посомневалась, прежде чем пригласить ее во двор.

Незнакомка, коротко поклонившись, вошла. Когда она прошла мимо Палмы, девушка почувствовала, как от одежд женщины несет сыростью и затхлостью, как будто та проспала целый век на дне глубокого колодца. Бледность лица – той его части, которую можно было рассмотреть, – как будто подтверждала мысли Палмы.

– Присаживайтесь, – сказала Палма, направляя женщину к скамеечке, что стояла у крыльца.

Потом она принесла гостье кувшин холодной воды из колодца, и та осушила его в несколько глотков. Коротко поблагодарила отрешенным, усталым голосом. Палма услышала, как отец ходит по дому. Побежала к нему навстречу и, схватив за руку, немного испуганная, вывела наружу и показала вновь прибывшую.

– Э-э… – начал старик. – У нас гости! А я… я и не знал. Вы уж простите… Сивана, Ана, Илена – ну-ка, пошевеливайтесь, у нас гости!

Старик поспешил сойти по ступенькам, взять руку женщины в свою и поцеловать, как делали при дворе. Лишь в тот момент он заметил, какое у нее свинцовое лицо, почувствовал холод костлявых пальцев, ощутил вонь, исходящую от тела. Но оборвать наполовину законченный жест он не мог, так что коснулся губами правой кисти незнакомки и вздрогнул от омерзения: ему показалось, что он целует ходячий труп.

– Ну… отобедайте с нами, что ли, – сказал он, сбитый с толку. – Может, вы в дороге проголодались.

Девушки накрыли на стол, и все расселись, в молчании поглядывая на еду, редко поднимая глаза друг на друга. Старик и гостья к угощению не притронулись – женщина лишь один раз поднесла кружку воды к губам и отпила несколько глотков.

– Если будет на то ваша воля, – сказал дед, – может, расскажете, откуда вы и куда держите путь? Мы можем помочь, мы знаем окрестные леса и дороги как свои пять пальцев. Мы здесь родились и никогда не покидали эти края.

Женщина, чьи губы все еще были влажными от воды, глядела в пустоту. Ее лицо наполовину скрывал капюшон. Она молчала.

– Вы пришли в скиты? – спросил старик. – Тут у нас на севере есть какие-то кельи, несколько учеников… может быть…

Из горла женщины послышалось рычание – сперва тихое, оно постепенно сделалось громче и с трудом приняло форму слов, как будто она не разговаривала очень долгое время.

– Ссссстранствую с целью, – сказала она. – Прошу приютить меня в твоем доме. Три ночи. Затем уйдуууу.

Слова показались старику разломанными на части; они мучительно старались собираться в предложения, но лишь когда женщина вновь промочила горло, дело пошло на лад, и ее голос перестал казаться таким слабым, таким сухим. Он о чем-то напоминал собравшимся за столом, но никто не мог сказать, о чем именно.

– Почему бы и нет? – сказал мужчина. – Конечно, э-э… наш дом всегда открыт для паломников любого сорта. Больше ничего не надо говорить. У каждого свои секреты.

Женщина кивнула и опять выпила воды. Никто не разговаривал все время, что они провели за столом. Несколько часов спустя, когда все уже лежали в своих кроватях, тщетно пытаясь заснуть, поняли они, охваченные страхом и смятением, что напоминал им голос женщины – и так сложилось, что каждый подумал о чем-то своем, потому что они теперь осознали, что за голосом гостьи как будто скрывался другой голос, как тень, и для старика это был голос его покойной жены; для Палмы – голос Бартоломеуса; Сивана, которая все еще очень тосковала по маме, тоже услышала ее, а вот Илене показалось, что сквозь слова паломницы раздается голос ее возлюбленного. Ана же услышала голос другой Аны из их села, с которой они друг друга любили, но никто про это не знал. Все заснули, думая об этом, пытаясь вспомнить, но все, что они сумели услышать – это сокрытые голоса, и ничего кроме; а потом, охваченные сильным потрясением, они погрузились в сон.

* * *

Звук шагов по траве нарушил чуткий, как у зайца, сон Палмы. За окном кто-то бродил по саду. Она приподнялась на локтях и пересчитала сестер в кроватях. Из-за двери доносился отцовский храп. Палма встала и прошла в первую комнату, где они поместили гостью – та оказалась пустой, и дверь во двор была открыта. Запахи земли, мха, влаги и плесени все еще ощущались в комнате сильно, хотя сквозь открытую дверь в дом проникала ночная прохлада. Палма постояла у двери, а потом вернулась в комнату, взволнованная. Ана сквозь сон спросила, что случилось.

– Ничего, – прошептала Палма. – Спи.

Но если Ана и смогла заснуть, то Палма – нет. Остаток ночи она бодрствовала, слушая доносящиеся из сада звуки: еле слышные, легкие шаги, как будто кто-то парил над влажными верхушками травы. Через некоторое время скрипнул пол в первой комнате, и Палма поняла, что женщина вернулась.

На рассвете отец и его дочки проснулись и, пройдя через комнату, где спала паломница, открыли все окна и дверь, чтобы запах вышел, но гостья даже не пошевелилась. Она все время лежала к ним спиной и едва дышала, похожая на груду вонючих тряпок.

Ночные заботы читались на всех лицах, темные круги пролегли под глазами девушек, а складки на лбу мужчины как будто стали глубже, и между ними застрял сон. За завтраком все разминали шеи и спины, вздыхали и зевали, но женщина в углу по-прежнему не двигалась. Они молчали, чтобы не потревожить ее сон, ибо в тех краях гостеприимство считалось святым, и никто бы не усомнился в паломнике, чей путь лежит через Ступню Тапала – но только старик знал, что спал с топором под подушкой, и только девушки знали, как сильно их потряс двойной голос незнакомки.

Она все еще спала несколько часов спустя, ближе к полудню, когда старик услышал стук в ворота и увидел на пороге соседа с двумя глиняными кувшинчиками. Один тот осушил сам, а другой отдал деду, чтобы промочить горло.