Читать книгу "В бессердечном лесу - Джоанна Рут Мейер"

Так ведь?

Глава тридцать третья. Оуэн

Я слепо бегу в темноте. Одежда промокла до нитки, ветки царапают плечи.

Я последовала в лес за древесной сиреной.

Сиреной с фиалками в волосах.

Я весь пылаю от злости. Она заставляет меня идти вперед, отпугивает деревья.

Она сказала, что у меня сильная душа, и привела к своей матери.

Хочется выцарапать себе глаза, но даже это не поможет забыть Серену. Как она мерцала серебром под дождем, пока мамина кровь окрашивала землю алым.

Она привязала меня к дереву.

Все те ночи, проведенные на холме. Все те разы, когда я смотрел на нее и забывал, что она монстр. Все те разы, когда я хотел, чтобы она была кем-то больше, когда я думал, что она кто-то больше…

С тем же успехом Серена могла убить мою мать, а ведь я думал… я думал…

Ты влюблен в эту девушку?

Ее губы, прижатые к моим, ее тело поверх моего. Ее гладко-острые руки, закрывавшие мне уши, не дававшие слышать ужасную песнь сестер.

Ту же песнь, которую пела она, когда заманила мою мать на верную смерть.

Это предательство ранит глубже любого ножа.

Однако я чувствовал себя просто раздавленным, когда бросил ее одну в темноте.

Я полюбил монстра.

И должен заплатить за это.

Не знаю как, но на рассвете я дохожу до опушки леса и папиной стены. Может, благодаря остаткам маминой магии, которая долгое время нас оберегала. Может, благодаря Серене, приказавшей лесу отпустить меня. Или же я просто недостаточно важен, чтобы он тратил на меня силы.

Я перелезаю через стену. Фонарик потерялся где-то среди деревьев – будет справедливо, если масло прольется, загорится и сожжет весь лес дотла. Но вряд ли в Гвиденском лесу можно надеяться хоть на какое-то правосудие.

Я плетусь мимо огорода и поднимаюсь по ступенькам крыльца к двери.

К ней прибито объявление с печатью короля Элиниона. Я отрываю его, от дрожи слова расплываются перед глазами, но я с усилием беру себя в руки.

«Ордер на арест Калона Меррика по обвинению в государственной измене, подписанный и заверенный этим днем Его Величеством Элинионом, королем Тариана».

Написано неразборчивым почерком и датировано вчерашним днем. Я трижды перечитываю его. Глазам не верится! Отца арестовали за измену? Почему? Как? Должно быть, король отправил своих солдат поездом. Они должны были приехать примерно в то же время, когда мама…

Я с усилием пытаюсь избавиться от эха ее криков, воспоминания о том, как она держала свое сердце в руках, прежде чем обратилась пеплом.

Меня охватывает новый страх. Если отца арестовали, то к этому времени он уже должен быть во дворце, в Брейндале. Но что насчет Авелы?

Я распахиваю дверь и быстро обыскиваю комнаты на первом этаже, после чего взлетаю по лестнице на второй. Сестры нигде нет.

Нервно расхаживаю по кухне, моля себя успокоиться, подумать. В основном Авела проводит свои дни на ферме с Эфой. Наверное, она там. Я зайду к ним по дороге в Брейндаль. Ведь, само собой разумеется, я отправлюсь за отцом. Наверняка все это какая-то ужасная ошибка. Вероятность того, что отец совершил измену, равна нулю – не такой он человек.

Я сяду на поезд. Пойду прямиком к королю. И верну папу домой.

Стены содрогаются от раската грома, и я поднимаю взгляд на кухонное окно. Небо вновь заволокли густые тучи, и на улице начался ливень.

Из меня будто весь воздух выбили. Внезапно все, что я вижу, – это окровавленное сердце в дождливом лесу. Все, что я слышу, – это мамины крики.

Закрываю уши ладонями. В голове снова и снова проигрывается ее кошмарная смерть.

– ХВАТИТ! ХВАТИТ! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!

Я падаю на кухонный пол. И оплакиваю маму. Ведь я единственный, кто знает, что ее действительно больше нет.

* * *

Сборы не требуют много времени – я закидываю в рюкзак еду, сменную одежду, деньги от короля за прошлый месяц и звездные карты, которые показывают небо до и после невероятного метеоритного дождя. Затем надеваю чистые штаны и рубашку, возясь с пуговицами, котелок на голову и папино старое непромокаемое пальто. Оно мне великовато и пахнет им: чернилами, корицей и костром. Мозг вовсю занят тем, что пытается понять невероятное – его арестовали.

Сейчас середина утра, на улице по-прежнему идет проливной дождь, и я направляюсь к ферме Бреннанов. Мне не терпится увидеть Авелу, пообещать ей, что скоро все будет хорошо, мы снова будем вместе. Нам никогда не придется возвращаться в дом у леса. Мне этого совсем не хочется.

Я стучу в дверь фермы. С карниза крыши стекает дождь, мокрые курицы недовольно кудахчут из загона у дома.

На стук выходит Эфа, но она одна. При виде меня ее глаза округляются.

– Оуэн! Что ты тут делаешь?

– Хочу увидеть Авелу. Где она?

– Не здесь. Солдаты короля забрали ее в столицу вместе с твоим отцом.

– ЧТО?!

Она ежится от моего крика. Я заставляю себя сделать глубокий вдох.

– Простите, Эфа. Почему они забрали ее?

– Не знаю. Наверное, по той же причине, что арестовали твоего отца. А я все гадала, что же с тобой стало. Почему тебя не было с ними?

Даже будь у меня время, я не знаю, как ей все объяснить.

– Вы знаете, за что его арестовали?

Она мотает головой.

– Ему связали руки. Авела плакала, но мне не разрешили ее успокоить. Ее просто забрали.

У меня сводит желудок.

– Спасибо, что приглядывали за ней, Эфа.

По ее щекам стекают слезы.

– Если бы я знала, что ее заберут, я бы непременно спрятала ее. Я бы…

– Вы сделали все, что могли, – вежливо отвечаю я и быстро обнимаю ее. – Спасибо.

Она гладит меня по руке и вытирает глаза.

– Поспеши, а то опоздаешь на поезд.

Я иду по вязкой грязи в деревню. Дождь затекает за воротник и капает с полей шляпы. Моргнув, я вижу пустые глаза, царапающие пальцы, кровь и пепел.

Вспоминаю маму такой, какой она была при жизни: полной смеха и музыки. Как она играла на виолончели в саду и чертыхалась, когда поняла, что поставила стул на капустную грядку и немного подпортила рассаду. Как она пекла хлеб на кухне, вынашивая в животе Авелу, и испачкала нос в муке. Как она танцевала с отцом в обсерватории под музыку из фонографа, их локти постоянно задевали книжные полки, поскольку комната слишком тесная для танцев. С каким восхищением она впервые смотрела на Авелу, хотя ее лицо было бледным и исполосованным слезами.