Читать книгу "Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - Сильвана Патерностро"

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Это было в нашу с ним третью встречу. Мы тогда ходили на ужин к Альваро Мутису; к тому моменту он еще не женился на Кармен. И Кармен в тот раз готовила рис по-каталонски; мы ушли с одного мероприятия и небольшой компанией отправились домой к Мутису — поесть того риса по-каталонски. Так получилось, что Габриэль оказался рядом со мной, он заговорил и никак не мог остановиться, все говорил, говорил, говорил. Со всеми говорил.

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Он держался просто, но настороженно, как будто все время защититься хотел. Никак по нему не скажешь, что он писатель. Он нисколько не заносился. Не пересыпал речь литературными красивостями и мудреными словечками, а изъяснялся понятно, как обычный человек. В сущности, он нарочно изображал из себя этакую безыскусную простоту, чем обезоруживал педантов и блюстителей правил.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Когда мы пришли домой к Альваро, в маленькую квартирку, все его уже наслушались, но он все равно ходил, ходил взад-вперед и говорил без умолку. А меня так тронуло все то, о чем он рассказывал, что я специально возле него держалась. И попросила: «Рассказывай дальше, что там было. Что потом происходило?» Остальные куда-то делись, я одна с ним осталась, и он мне все и рассказал, все содержание «Ста лет одиночества». Совсем не так он мне рассказывал, как после написал, однако уже тогда… Помню, например, говорил, как у него католический священник левитирует, и я ему верю, ну вот верю, что так и было, ни капельки не сомневаюсь. Так он живо это описывал, так убедительно, что я даже заметила: «В самом деле, отчего бы святому отцу не левитировать?» И еще добавила: «Если ты все это пишешь, значит, ты Библию написал, понимаешь, тебе по силам написать Библию». Он у меня спросил: «Как тебе, понравилось?» И я ответила: «Это восхитительно». А он: «Значит, тебе и посвящу». А я: «Что ты, не надо, пожалуйста, чего ради мне посвящать!» Думаю, он увидел, какая я святая простота, и тут же сказал: «Вот этой дурочке и посвящу».

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Я хорошо помню ту знаменитую рекламу, которую придумал Габо. Была такая торговая марка — «Калмекс». Сокращенно от Калифорнии и Мексики, они консервы рыбные выпускали и прочее подобное. Габо придумал нечто вроде: «Если вы не ждете гостей, а к вам без предупреждения заявляется свекровь или кто-то еще, — „Калмекс“, сеньора, „Калмекс“[71]». Очень остроумные штуки придумывать умел.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. От Мутиса потом Хоми, Мерседес, Габриэль и я ехали домой на машине, Хоми был за рулем… И тут Габриэль спрашивает у Мерседес: «Как считаешь, здорово я придумал посвятить свой следующий роман Марии Луисе?» А Мерседес ему: «Ну, конечно». — «А ты, Хоми, что думаешь, стоящая идея?» — «Да, конечно». Вот так все, собственно, и получилось…

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Да, думаю, они стали большими друзьями. И с посвящением чудесно получилось, красивый жест. Хоми Гарсиа Аскоту и Марии Луисе Элио. Обворожительная она красавица, умница, чуткая, очень восприимчивая, с мужем вместе фильмы делала. Хоми был обаятельным, видным, статным красавцем-мужчиной, на мотоцикле гонял. Я руководил журналом, его Автономный госуниверситет Мексики[72] издавал, и Хоми частенько заезжал ко мне статью передать, всегда на мотоцикле своем неизменном. Мария Луиса — очень яркая личность, большая интеллектуалка, смело мыслящая, как свое мнение выскажет, так всегда в самую точку попадает; я к тому, что очень заслуженное это посвящение. Она женщина разносторонне одаренная. Красивая, привлекательная. Одевалась с большим шиком. Дружила с лучшими людьми, жившими тогда в Мехико и в других местах. Где ни появится, везде к ней общее внимание приковано, все на нее смотрят, любуются, благодаря ее красоте и таланту. Очень тепло она к Гарсиа Маркесу относилась, привечала, и он в долгу не остался, книгу ей посвятил.

КАРМЕН БАЛСЕЛЬС. Я торжествовала, когда сумела выбить для него контракт на пять книг в Соединенных Штатах. Сейчас уже не вспомню, но, кажется, ему аванс в размере тысячи долларов причитался, но, когда я с видом триумфатора показала тот контракт Габриэлю Гарсиа Маркесу, он отпустил одну достопамятную реплику: «Дерьмовый это контракт». Знаете, совсем недавно, когда его не стало, я в связи с его уходом давала интервью перуанскому телевидению, и ведущий программы спросил, правдива ли та история с его реакцией на контракт. Точнее, он так вопрос поставил: «Что вы теперь скажете о тех его словах?» И я ответила: «В тот момент я сочла его высокомерным, но теперь, по прошествии стольких лет, накопив большой опыт общения с выдающимися высокочтимыми писателями, я прихожу к мысли: высокочтимый писатель первым осознает, что он достоин почитания, и его законное право — рассчитывать на почитание». Я уже не думаю, что он повел себя высокомерно; его ответ был вполне уместным и абсолютно отвечал масштабу литературного замысла, который он уже тогда воплощал.

Глава 16. Одиночество и компания

История, в которой одержимый писатель стойко переносит полтора года одиночества, скрашенного кое-какой компанией

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Габо заявил: «Мне придется на год оставить работу, и зарабатывать я не буду. А ты уж сама посмотри, как наши дела устроить». Это он Мерседес сказал. «Посмотрим, как ты с этим справишься, но учти, целый год я не работаю». И Мерседес все устроила наилучшим образом.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Она заняла деньги.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Уговорила мясника отпускать им мясо в кредит.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Везде, где только могла, она добывала деньги для семьи. А он засел писать. Писать, подчиняясь той строжайшей дисциплине, какая ему одному свойственна. Совсем как архитектор Рохелио Сальмона, который в соседней со мной квартире жил. Прямо как он. Сальмона вечно был без гроша (а это ведь он самые выдающиеся здания в Колумбии построил), потому что скажет: «Что-то мне так не нравится» — и давай по новой весь проект переделывать, оплачивая это из собственного кармана. К тому же они добрыми друзьями были. Это он дом для Габо в Картахене спроектировал, и президентский гостевой дом там же, в Картахене, тоже он делал.

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Он все забросил. Только работал. Экономил. Занял денег и сел писать «Сто лет одиночества», как одержимый. Словно обезумел. Ничего другого не делал, вообще. С друзьями перестал встречаться. Все дела побоку. Даже сторонние работы бросил, которые ему прежде хоть какие-то деньги приносили. Назанимал денег, только чтобы ничто не мешало ему сидеть и писать «Сто лет одиночества».

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. У него только письменные заметки были и больше ничего, потому что комнату, где Мерседес устроила ему кабинет, в который он мог бы удалиться и весь день писать, еще не доделали. Они жили в маленьком домишке на улице Лома. В гостиной Мерседес велела соорудить деревянную перегородку с дверью, до самого потолка, чтобы в его кабинет не проникал шум, поставила сосновый стол наподобие кухонного, на нем — старенькая пишущая машинка. Габо как туда уходил, так целый день и проводил там, с утра до вечера, все писал. Комнатушка крохотная получилась, еще меньше, чем эта, которая тоже очень маленькая, а та была размером вот отсюда дотуда. Места хватало для стола, стула, узкого креслица — для чего-то совсем небольшого. Над креслом висела картина и что-то похожее на календарь. Страшно безвкусный.