Читать книгу "Альтер Эго. Обретение любви - Иван Вересов"

Жил Стасик неустроенно. Максим к нему и не заходил с тех пор, как переселил из общаги, так что оставался не в курсе.

Когда снимали квартиру, то мебели там не было, один кухонный стол. Хозяйка обещала обставить, сказала, что и холодильник, и стиральную машину купит, и всю посуду на кухню — чашки-плошки, кастрюли. А натащила разнокалиберного старья. Лазарев ужаснулся на продавленный диван и видавший виды шкаф с покоробленной задней стенкой. Холодильник “Саратов” ревел и трясся, отключаясь, стиральная машина воняла затхлыми трубами. Кастрюля была всего одна и горелая, еще чайник, сковорода, несколько тарелок и алюминиевые приборы. Чашек не было вовсе. Зато стопок и стаканов в избытке.

Задним числом Максу даже неловко стало, что не проконтролировал, а Стас ни словом не обмолвился, что нищебродство такое, не пожаловался. Только “спасибо” да “спасибо”. Скромный.

— Что ж ты мне не сказал, что нас так наебали? — искренне удивился Максим, когда вошел и осмотрел хоромы. — Вот же зараза. Прикинулась порядочной. А глаза, как у крысы. Ладно, поправим, не переживай.

— Мне все нормально, Максим Викторович, в общежитии так же было.

— В общежитии ты не платил. Тут она содрала как за комфорт-класс. А это что? Бомжарник какой-то, а не жилье. Что не позвонил мне сразу? Где её номер? И где договор? Все же прописано.

— Так она забрала договор. Мне оставила вот только лист, куда оплату заносить.

Стасик пошел рыться на подоконнике, где у него стопкой были сложены ноты, нашел разграфленный лист, подал Максиму.

— То есть как это “забрала договор”? Стасик, ты что, с луны упал? У тебя экземпляр должен был остаться, я же говорил.

— Я помню.

— И что? — Максим с сомнением покосился на диван, но садиться не стал, побрезговал. Вдруг еще клопы… — Ну надо же так попасть! Ладно, давай её номер, будем звонить, разбираться. Идем на кухню.

До хозяйки дозвонились сразу, только мало с этого вышло проку. Она уже и лыка не вязала, видно, не первый день пила. И просохнет не скоро, заплатили ей, как принято, за первый и последний месяц, снимали на год. Договор типовой, Макс особо не вникал, ну не до этого было, да и торопился, Стасика из общаги в один день выставили.

Могли бы они с Залесским парня и к себе пустить, места в квартире хватало, да разборки с Гасиловой, а главное, скандалы с Сержем — все в одну кучу. Вот и вышло то, что вышло. Но оставлять так нельзя.

— Ну, значит, так. У нас с тобой два варианта: либо ты съезжаешь, и плакали деньги, либо приводим в достойный вид здесь. Я за то, чтобы съехать, — подытожил Макс. — Вещей ведь не много у тебя?

— Нот много, а так из остального одежда. Ничего больше, в общежитии там все казенное было, белье, посуда.

— Да знаю я. Хорошо, тогда вот что, хер с ней, с этой бабой, недосмотр мой, потому расходы я на себя возьму.

— Нет, Максим Викторович.

— Нет — дома у мамы, Стасик, а тут не спорь, ладно? И давай без Викторовича. Просто Максим. Хорошо? Собирайся.

— Угу, — кивнул Стасик. — Прямо сейчас вещи собирать?

На резкость Лазарева он не обиделся. Принял его главенство сразу. Макс даже внутренне одернул себя, что срывает на парне. И уже мягче сказал:

— Прямо сейчас. Сегодня в гостинице переночуем, если не снимем сразу подходящее. А может, и повезет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Не повезло. Максим хотел в центре, желательно — на Петроградской и не в разваливающемся старом фонде дореволюционной постройки. Выбирал сам, придирчиво, или заботами этими себя от Сергея отвлекал?

В гостинице прожили со Стасиком пять дней. Тот не удивился, не спросил, почему так, принял как должное или постеснялся уточнять. Между ними ничего еще не было, кроме заботы Макса о совершенно неприспособленном к жизни Стасике и встречной благодарности — искренней, радостной, наивной, какой Лазарев в жизни не получал. Но даже если бы Максим в первый же день сошелся с пианистом, не это сделало бы возвращение к Залесскому невозможным.

Максим намеренно отдалялся, используя ссору, истинная же причина крылась не в ней.

Так Лазарев и ушел. Он всегда находил где перекантоваться. Серж, конечно, думал, что у нового любовника. А и пусть! Даже если бы оно и было так, то что? До второго пришествия дрочить в ванной после концертов? Нахера она нужна, такая жизнь? Дела общие остались, а трахаться не вышло — это очевидно и не причина для целибата. Почему бы и не Стасик? Если Залесского это злит…

Станислав оказался юношей полностью неискушенным ни в чем, кроме игры на фортепиано. Он был одержим, занимался часами и не потому, чтобы выстучать технику, нет — он не мог жить без рояля, физически страдал, если не проводил за инструментом часа три, а лучше — шесть. Учился он не ради будущей карьеры, в Петербурге оказался потому, что мама так решила, он во всем слушал её, а она была убеждена, что именно Петербургская консерватория станет для её Стасика началом счастливого пути. Она понятия не имела, что кроме таланта и трудолюбия необходимы еще и связи, а их-то у Стасика и не было. В консерваторию он поступил легко и закончил её с отличием, а дальше оказался за бортом. В академию Станислава взяли только потому, что педагог по специальности хорошо знал завкафедрой концертмейстерского мастерства.

— Поработаешь, накопишь денег на конкурс, — говорил педагог.

Все это Максим узнал позже, когда они сошлись и стали жить вместе. До Лазарева у Станислава не было никого, ни девочек, ни мальчиков — только рояль. Патологическая стеснительность и фанатизм в занятиях оказались тем сочетанием, которое определило его жизнь, начиная с того дня, как он переступил порог музыкального училища при Консерватории. Единственное, в чем Стас упирался с невероятным упрямством — это нежелание возвращаться в Ковров к матери, а ведь там он мог бы стать преподавателем в родной музыкальной школе или даже солистом местной филармонии. Но молодой пианист не хотел уезжать из Петербурга и готов был работать хоть и не по специальности, лишь бы в столице. Он с ужасом думал о городишке на берегу Клязьмы, слишком далек был Ковров от имперского Петербурга. Что говорить, Клязьма — не Нева.

В свете всего этого его уход из академии можно было считать подвигом, но Макс считал идиотизмом, как и цепляние за Питер. Лазарев прекрасно знал, что на конкурсах чаще побеждают “свои”, а у таких, как Станислав, шансы пробиться близки к нулю. Сколько их, таких вот выпускников консерватории, мается с дипломами.