Читать книгу "Вердикт: невиновен! - Ева Львова"

Слушая воспоминания Ольги Михайловны, я остановилась у дивана и просматривала снимки. Сначала шли фотографии последних лет, где Пётр Михайлович был запечатлён в основном в костюме и галстуке, зато на более ранних карточках молодой Черненко снимался по большей части в футболках и джинсах, которые очень хорошо смотрелись на его спортивной фигуре. «Не понимаю, зачем Петру Черненко понадобилось насиловать лаборантку, если он с такой внешностью мог легко заполучить любую девицу из их вуза?» – перебирая снимки, ломала я голову. Вдруг моё внимание привлёк пляжный снимок Петра Михайловича, датированный двухтысячным годом. Моложавый брюнет, разоблачённый до плавок, стоял на фоне цветущей акации. Стоял один, без дамы, но не это меня смутило. На всех предыдущих фотографиях покойный предпочитал сниматься в одиночестве, в крайнем случае, в компании немолодых мужчин или не слишком юных женщин, так что о возможной любовнице речь не шла. На пляжной фотографии загорелый живот профессора пересекал небольшой белый шрам. Отложив оставшиеся в руке карточки, я направилась с заинтересовавшим меня снимком к сестре покойного.

– Ольга Михайловна, вы не знаете, откуда у профессора шрам на животе? – протягивая женщине фотографию, спросила я.

– Наверное, операцию делали, – предположила она.

– Вам ничего не известно про случай с лаборанткой? – осторожно осведомилась я.

– А что произошло с лаборанткой? – забеспокоилась Ольга Михайловна, раскладывая снимки по альбомам.

– Я всего не знаю. Слышала краем уха про какую-то некрасивую историю. Думала, вы знаете.

– Про это Петя со мной не говорил, – насторожилась родственница Черненко. – Мы вообще мало разговаривали. В основном брат просил что-нибудь приготовить и подсказывал, куда положить выглаженное бельё.

Ольга Михайловна забрала из моих рук снимок брата и пристроила его в кармашек альбома, после чего вопросительно взглянула на меня.

– Вы не поможете мне убрать альбомы обратно в шкаф? Вон туда, на верхнюю полку, достать я их кое-как смогла, а вот обратно положить будет тяжеловато.

– Конечно, давайте помогу, – оживилась я.

Взгромоздившись на стул, я стала по одному укладывать альбомы на полку. Но они, распухшие от фотографий, не умещались, и пришлось залезть поглубже. Вдруг, откуда-то сверху на меня выпала пачка писем, перевязанных бечёвкой. Я еле успела подхватить конверты до того, как они свалились на пол.

– А это что такое? – заинтересовалась Ольга Михайловна.

Я внимательно осмотрела связку и на верхнем конверте прочитала:

– Владимирская область, город Судок. Улица Большая Коммунистическая, дом пятьдесят четыре. Исправительная колония номер тринадцать УФСИН России по Московской области. Третий отряд. Глаголевой Эмме Васильевне.

– Дайте-ка сюда, – распорядилась сестра профессора, забирая у меня письма.

Дрожащими от любопытства руками женщина принялась развязывать бечёвку. Наконец Ольга Михайловна освободила письма и принялась удивлённо вертеть их в руках.

– Заказные письма от Пети. С уведомлением. Не пойму, почему они не распечатаны?

– Наверное, Эмма Глаголева отказалась их получить и письма вернулись к отправителю, – выдвинула я предположение.

Женщина вскрыла один из конвертов, и вместе с письмом на пол выпала сторублёвая бумажка старого образца. Честно говоря, я надеялась, что Ольга Михайловна станет читать письмо вслух, но не тут-то было. Сосредоточенно морща лоб, сестра Черненко пробежала глазами рукописные строки, после чего раздражённо заметила:

– Что за бред? Петя просит прощения у какой-то Эммы за то, что жизнь ей испортил.

– Можно взглянуть? – робким голосом попросила я, рассчитывая, что за помощь по хозяйству мне не откажут в такой малости. Для большей убедительности я даже скроила трогательную мину, имеющую магическую власть над пожилыми дамами, но напрасно я надеялась на доброжелательность со стороны сестры покойного. Ольга Михайловна точно очнулась и сердито глянула на меня.

– Извините, у меня ещё уйма дел, – ледяным тоном проговорила она. – Пойдёмте, я вас провожу.

– Как вы не понимаете, может, из-за Эммы Глаголевой и убили вашего брата, – не выдержала я. – Эмма работала лаборанткой в университете, и Пётр изнасиловал ее…

Я хотела продолжить историю двадцатилетней давности, но Ольга Михайловна гневно вскинула голову и царственным жестом указала мне на дверь.

– Уходите, – выдохнула она. – Петя не мог никого изнасиловать! Мой брат был не так воспитан!

– Ну да, конечно, – вспыхнула я, надевая в прихожей пальто. – Все родственники так говорят! Мой сын не мог украсть, мой брат не мог изнасиловать, мой отец не мог убить! Однако воруют, насилуют, убивают! И каждый вор, насильник, убийца чей-то сын, брат, отец!

И, закончив обличительную речь, я выплыла из квартиры, оставив сестру покойного профессора переваривать услышанное в гордом одиночестве.

Между тем Борис прибыл в Лефортово на вечеринку в свою честь. Запарковав машину так, чтобы не мешала проезду, Устинович-младший пешочком отправился через территорию университета к зданию общежития. Чтобы не обременять небогатые студенческие кошельки, кудрявый друг предусмотрительно заехал в «Ашан» и накупил там провианта на роту оголодавших солдат. Теперь он тащил тяжеленные сумки с продуктами, оттягивающие руки, ругая на чём свет стоит университетские правила, запрещающие въезд машин на территорию учебного заведения.

С трудом подняв свою ношу на второй этаж, Борис безошибочно угадал, куда ему нужно двигаться. Громкая музыка доносилась из-за двери двести второй комнаты, находящейся в самом конце коридора. Адвокат заглянул в комнату и увидел накрытый стол, вокруг которого сидели два парня и две девушки. Одну из студенток, светленькую Юлю Щеглову, Боря видел у адвокатской конторы, поэтому, кинув сумки на пол, распахнул объятия и двинулся на девушку.

– Юлечка, сестрёнка, как ты выросла, как похорошела! – радостно забасил он, устремляясь к клиентке.

Увидев на пороге комнаты так называемого двоюродного брата, девушка сначала оторопела, но в следующее мгновение пришла в себя и гостеприимно указала Борису на пустующий стул. Устинович-младший снял пальто, аккуратно повесил его на плечики, которые, в свою очередь, пристроил на прибитую к стене вешалку, ухитрившись сунуть в карман трикотажной куртки Юли крохотный микрофон. К огромному сожалению, мне удалось стащить у деда только одну шпионскую штучку, и теперь Борису приходилось выкручиваться, придумывая всевозможные комбинации для подслушивания предстоящих разговоров. Раздевшись, адвокат Устинович пригладил перед зеркалом буйные кудри и уселся за стол.

– Познакомьтесь, это мой брат…

Юля замялась, забыв имя брата, но кудрявый друг пришёл ей на помощь и сам закончил начатую фразу:

– Борис, в Москве я проездом, завтра уезжаю обратно в Мурманск.

– Брат с Севера, значит, – задумчиво проговорил скуластый парнишка, развалившийся на кровати рядом с худющей брюнеткой, сверкавшей на всех злыми глазами из-под длинной, заколотой наискосок чёлки.