Читать книгу "Волк и семеро козлов - Владимир Колычев"

Но утром его ждала другая беда. Еще до подъема дверь в камеру вдруг открылась; один контролер сыпанул под лежак хлорки из ведра, а другой залил ее водой. Пока Ролан соображал, что произошло, дверь закрылась.

Ролану приходилось сталкиваться с таким проявлением человеческой подлости еще в армии, когда за случайный выстрел в карауле он угодил на гауптвахту. Он помнил, как страдал от резкой вони, закрывая нос и рот солдатской курткой. Ролан задыхался, а размокшая хлорка так и оставалась на полу, выбрасывая в пространство ядовитые пары.

И сейчас у него закружилась голова; нутро чуть не вывернулось наизнанку, в ноздри, казалось, вонзилось по ножу. Но Ролан уже знал, что делать. Он сорвал с окна куртку, впуская в камеру свежий ночной воздух, намочил ее под краном и, как половой тряпкой, стал собирать ею раскисшую хлорку, причем делал это почти на ощупь. Слизистые глаз и горла разъело ядовитыми испарениями, нос распух, но все же хлорка была слита в зловонную дырку. Ролан постирал куртку и даже после этого еще долго лил в отхожее место воду.

Окно он занавесил мокрой курткой, лег на полок, но вскоре появились контролеры.

– Чем это у тебя воняет? – насмешливо спросил один.

– Жуть какая-то, – пряча в кулак ухмылку, добавил второй.

– Да черти какие-то приходили, хлорку рассыпали.

– Черти, говоришь? Ну-ну…

Ролан ожидал очередной подлости, но за весь день ничего страшного не произошло. Если не считать, что этот день ему пришлось провести стоя на ногах или сидя на корточках. И рацион был более чем скудный – хлеб да вода.

Ночью он лег спать, а рано утром снова появились контролеры, и вчерашний кошмар повторился. Ролану снова пришлось собирать хлорку мокрой курткой и топить ее в канализации.

Надзиратели были уже другие, но и эти, злорадно посмеиваясь, изображали удивление.

– И кто же здесь так навонял? – спросил один.

– Фу, какая гадость! – зажимая нос, хихикнул другой.

На этот раз Ролан сказал, что в камеру залетели какие-то петухи. Дескать, прокукарекать хотели, чтобы рассвело, но не смогли, и тогда просто нагадили, чтобы разбудить его.

Сравнение с петухами надзирателям не понравилось, и снова Ролан провел весь день в ожидании подвоха, но в этот раз обошлось. Если не считать, что весь день его тошнило и рвало, и еще поддон выбило.

А рано утром после короткой ночи снова открылась дверь. На этот раз Ролан не стал дожидаться, когда надзиратели насыплют хлорки, и встал в проходе со сжатыми кулаками. С третьего раза его точно добьют: организм и так едва живой от обезвоживания. Лучше шум поднять, чем отравиться насмерть.

Надзиратель был один, без напарника, и ведра с хлоркой у него не было. Голова у него, как у Карлсона, зауженная кверху, уши как у эльфа, слегка заостренные; глаза как у суслика, страдающего от запора.

– Эй, ты чего? – шарахнулся назад контролер.

Его испугал грозный вид Ролана, а он действительно собирался наброситься на того с кулаками. Остановило его только то, что у надзирателя не было хлорки.

– А ты чего?

– Тсс! – оглянувшись, контролер приложил палец к полным обветренным губам. – В камеру давай!

Он сам зашел в карцер вслед за ним, прикрыл за собой дверь, но не захлопнул – оставил узкую щель, возле которой и встал. Из кармана он достал мобильный телефон, протянул Ролану.

– Тебе передали, но я его у тебя заберу. Неприятности мне, знаешь ли, не нужны, – едва слышно прошептал он. – Но у тебя целый час.

Удивительно, но в карцере не было видеокамеры, и Ролан мог разговаривать по телефону, не опасаясь быть замеченным. Надзиратель с большими глазами не в счет – его купили, он никому ничего не расскажет, потому что не враг самому себе.

Контролер ушел, а Ролан сел на полок. Прежде чем набрать заветный номер, он вскрыл телефон, насколько это было возможно без специального инструмента, и осмотрел внутренности – мало ли, вдруг там установлена радиопрокладка, с помощью которой можно прослушивать разговор. Впрочем, шпионить можно было и без этого, через сотового оператора, но организовать прослушку зэка было довольно хлопотно и дорого. «Клопа» он не нашел, но все-таки, услышав голос Авроры, по имени называть ее не стал.

– Ну, наконец-то! – закричала Аврора в трубку, когда узнала его голос.

– Ты знаешь, у меня такой чувство, как будто я в космосе, а ты на Земле. Мне до тебя бесконечно далеко, – сказал он. – Но ты все равно рядом. Ты во мне. И я даже вижу тебя…

– У тебя много времени?

– Целый час. Но ты должна мне переслать свое фото. И свое, и его…

– Его?! Ну да, я сама думала, что тебе это нужно…

– Да, и еще нужно знать, как он относится к Моисееву. Может, он какой-то не такой…

– Кажется, я тебя поняла… Зачем тебе это?

– Ну, ходят слухи… Пока только слухи, толком пока ничего не ясно. Но я обязательно найду его… фотографию. И твою тоже хочу поскорее найти…

– Сначала его.

– Думаешь, нужно?

– Мне бы не хотелось, но, боюсь, выхода нет. Со всех сторон окружили… Ты даже не представляешь, как все плохо… – Аврора вдруг всхлипнула, и у Ролана перехватило дыхание. – Я его ненавижу. Помнишь море, помнишь, как ты спас от волны моего сына? Так вот они снова на берегу, оба. Их снова может унести в море, в любой момент. Ты меня понимаешь?

Аврора понимала, что их могут прослушать, поэтому старалась не называть вещи своими именами, но Ролан все понял. Ее дети в опасности, и только он может их спасти. Если убьет Корчакова.

– Это он во всем виноват. Ты даже не представляешь, какая он мразь! – почти рыдала она.

– Я что-нибудь придумаю, я обязательно что-нибудь придумаю… Я тебя люблю.

Ролан, как мог, утешал Аврору – теплыми словами, горячими обещаниями. Она успокоилась и выслала ему фотографию Корчакова.

Телефон был дорогой, с хорошим разрешением, но качество снимка оставляло желать лучшего. Впрочем, Ролану это не помешало получить представление о своем враге.

Корчаков обладал крупной головой: широкая лысина, черные курчавые волосы по бокам, бакенбарды – видимо, для того, чтобы компенсировать отсутствие шевелюры. Крепкий высокий лоб, прямые горизонтальные надбровья… Глаза, казалось, были скрыты под ними чуть ли не наполовину. Переносица такая же широкая, как и ноздри, щеки с резкими перепадами, образующими носогубный треугольник. Непонятно, насколько морщинистый у него лоб, какой рыхлости кожа, но Корчакова можно было узнать и без этого. И внешность у него выразительная, и жесткость характера в ней четко просматривалась. Суровая, но вместе с тем капризная жесткость. При всей своей целеустремленности Корчаков был эмоциональным, импульсивным человеком. Прагматизм ему не чужд, но за обиду он мог мстить, не считаясь с потерями. Что, собственно, сейчас и делал. Пришло время взяться за Аврору, и он нанес удар; и не важно, что тюрьма связывала ему руки… Что ж, нужно сделать так, чтобы ему связали еще и ноги. Перед тем, как уложить в гроб.