Читать книгу "Счастливый доллар - Екатерина Лесина"

В газетах писали, что мы ограбили банк в Техасе, а сам этот банк находился, скажем, в Теннеси или другом каком штате. Помню, однажды мы остановились в небольшом городке на туристической станции. Я перешел дорогу и вошел в мотельчик, чтобы купить там сэндвичей. Завидев меня, официант сильно занервничал. А когда сэндвичи принес, то сказал:

– Сюда Бонни и Клайд приезжали! Заправлялись! И полиция за ними, только шиш копам, опоздали, как всегда!

От этих его слов я слегка растерялся. Ну и поспешил вернуться, конечно. И Клайду рассказал все. Как же он хохотал! А когда насмеялся, то велел собираться. Мол, официант нам как бы намекнул, и может статься, что узнал нас. И если узнал он, то узнает еще кто-нибудь и сдаст полиции.

Мы и уехали.

Вообще тогда мне казалось, что кое-кто из них, репортеров, точно таких же, как вы, мистер, сидит в компании переодетых же копов, попивает пивко, травит байки о жестокой банде Барроу, а после эти же байки выплескивает в газеты.

И читать их было весело. Нет, я сам не умел, но Бонни читала нам с Клайдом вслух, когда газеты, когда стихи. Стихи-то у нее были красивые, жизненные[6].

Интерлюдия 6

– Послушай, – Бонни сидела на кровати и чесала голую пятку. Во второй руке ее был лист бумаги и карандаш, который она задумчиво грызла.

Алиби каждый из нас припас,

Но все ж оказался в тюрьме.

В итоге лишь некоторые из нас

Оправдаться смогли в суде.

Клайд, что-то сонно пробормотав, отвернулся к стене, но Бонни не заметила. Как всегда, увлеклась, сочиняя. Джонси нравилось смотреть на нее в такие минуты. Она становилась словно бы далекой и сказочно-чистой.

– Тебе нравится? – спросила она, глянув искоса, с недоверием.

– Очень, – честно сказал Джонси.

Кивнув, Бонни продолжила:

Красотке судьбу легко изменить,

Опуститься на самое дно,

Но никто не может об этом судить,

Не зная при этом ее.

Подружки в тюрьме делились всегда,

Кто и как за решетку попал,

Но меня растрогала только одна —

Девица по имени Сал.

– Потише вы там, – пробурчал Клайд, закрывая локтем глаза. – Или идите вон…

– Пошли. – Бонни вскочила и, подобрав рассыпавшиеся листы, выскочила из домика. Снаружи было тепло, но не сказать, чтоб жарко. Корявые сосны топорщили ветви, заслоняя небо. Ветер с разбегу ударялся о стволы, вышибая смоляную слезу, а те скрипели, качались, разбрасывая тени.

Бонни села на траву у домика и снова уткнулась в листики.

– Что там дальше-то? – Джонси подобрался близко. Ближе, чем когда бы то ни было раньше. Ее волосы пахли цветами…

– Дальше? А, точно. Слушай.

Сквозь грубость сияла ее красота,

И в тюрьме любили ее.

И, не колеблясь, Салли всегда

Брала от жизни свое.

Однажды в последнюю ночь в тюрьме

Она доверилась мне,

И я постараюсь, чтоб знали все

О ее суровой судьбе.

– А тебе точно нравится? Я вот думаю, что, может, не судьбе, а по-другому как-то срифмовать?

– Так тоже хорошо.

Улыбнулась. Всегда улыбалась, глядя на него. Думает небось, что Джонси – совсем пацан. Ну да, ему с Клайдом не равняться, зато Клайд стихи слушать не любит, а Джонси всегда готов.

– Тут еще немного. Но вообще я поэму написать хочу. И в газету отправить. Пусть напечатают. Как ты думаешь, напечатают?

– Конечно.

Еще бы им не напечатать стихи самой Бонни Паркер… И Джонси закрыл глаза, слушая…

На ранчо в Вайоминге я родилась.

Никто не холил меня.

Меня учила силой брать власть

Грубых ковбоев семья…

Варенька долго решалась. Она доставала заветную монетку. Гладила, ощущая пальцами неровный край. Пробовала на язык – кисловатый, металлический вкус. Вытирала о щеку и снова гладила.

Дева в венце, который изнутри подбит терном.

Орел, расправивший крылья, чтобы отвлечь внимание от острых когтей и загнутого клюва.

Звезды – у каждой есть свое имя.

Любовь.

Надежда.

Вера.

Жаль, что она умерла тогда. Но если подумать, кому-то ведь надо. Веры нет, а Варя есть. И будет. Если решится.

Орел или решка? Аверс или реверс? Грань удачи, за которую уплачено сполна. А Олежка-дурачок так и не догадался, что его обманули. Тот-кому-нельзя-перечить обманул. Отдал фальшивую монетку. Проверял. Варенька-то сразу поняла: этот доллар ни с чем не перепутаешь, даже со вторым точно таким же.

Поэтому у Вареньки настоящий, а Олег мертв.

Итак, получится или нет? Если орел, то Варенька победит. А решка…

Серебряный кружок привычно взлетел, кувыркнувшись несколько раз в воздухе, шлепнулся на ладонь. Орел. Белокрылый.

Ну что ж, все равно другого пути нет. И Варенька, набрав номер, прижалась щекой к стеклу, как когда-то в далеком детстве, когда мир делился на «внутри» и «снаружи». Она закрыла глаза, настраиваясь на разговор. Вздохнула и, когда трубку подняли, пролепетала, захлебываясь непритворными слезами:

– Сереженька? Нам нужно встретиться. Срочно. Это из-за Олега… я знаю, кто его убил.

…кто-кто-кто в теремочке живет?

Лягушка, которая, сколько ее ни целуй, принцессой не станет. Мышка-норушка, чья нора ломится от золота. Храбрый заяц в серой милицейской форме. Хитрая лиса, притворяющаяся человеком. Волк с выпавшими от старости клыками. Медведь, считающий себя самым сильным.

Кто-кто в теремочек стучит?

Никто.

Он привык называть себя «никем», постепенно отучая и их от имен. Какой в них смысл, кроме привычки? Никакого. Смысла нет, а вред есть. Так учил тот-кому-нельзя-перечить.

И входил в чужие теремки, с легкостью меняя шкуры, а они уже следом, сквозняком в приоткрытую дверь.

Кто-кто-кто? Где-где-где? Отвечай, лягушка, где хранишь обручальное колечко, на Ивана-дурака припасенное? Выворачивай, мышка-норушка, нору да молись, чтобы хватило откупиться. Дрожи, заяц, делись нажитым. И ты, лиса, радуйся, если чернобура и шкурой ценна…