Читать книгу "Мартлет и Змей - Владимир Торин"

Немолодой приходской священник из Тирсби, отец Тилл, подчиненный дайканской епархии и тамошнему епископу Генриху де Бизу, служил здесь ежедневные мессы, по мере сил своих неся слово божье в темные крестьянские души, благословляя, охлаждая людские сердца или же, напротив, разгорячая их для праведных деяний. Сейчас же проповедник не выглядел готовым поделиться с деревенскими жителями своим бесстрашием и искренней верой в то, что бог защитит и оборонит, поскольку нельзя разделить с кем-нибудь то, чего не имеешь сам.

Обычно прихожане расходились сразу после вечерней службы, но сейчас люди отчего-то не торопились идти по домам и продолжали сидеть, словно ждали от отца Тилла еще одной проповеди. Священник только что закончил вечерню словами отпуста, прощального благословения, но никто из прихожан не двинулся с места, все по-прежнему молча взирали на застывшую подле дубового пюпитра фигуру в черной рясе. Тот небольшой участок пресвитерия, где лежали на постаменте бессмертные символы Хранна, являлся самым освещенным местом в часовне – лампада, свесившаяся на цепи со сводов, походила на комок света, притягивающий к себе немигающие взгляды, словно насекомых в ночи.

– Дети мои, примите благословение отца нашего Хранна, да защитит он всех вас! Меч и Роза! – Голос священника дрогнул. Невзирая на канон, он решил еще раз попрощаться с прихожанами, ведь как любил поговаривать его преосвященство Генрих Дайканский: «Слишком много благословений быть не может». – Идите, дети мои. Хранн с вами.

– Примите у меня исповедь, отче! – раздался голос Питера Брека по прозвищу Заплата, башмачных дел мастера из деревни. Что-что, но в грехах каяться, было прекрасно видно, он сейчас хотел меньше всего: в той резкости, с которой прозвучало его прошение, нельзя было не уловить страх и острое желание найти повод, чтобы задержаться под священными сводами. Рядом с пожилым мастером сидели его жена, дородная женщина лет сорока, и трое детей. Младшему из мальчишек было не более десяти лет, старшему – почти пятнадцать.

– Помилуйте, разве сегодня воскресный день или Благая Седмица? – Священник сжал корешок Святого Писания так крепко, что у него даже побелели пальцы. – Час вечерни отошел. Идите, дети мои, идите, не призывайте беду…

– Да что ж вы, не видите?! Он же сам боится! – прокричал кто-то у самых врат часовни.

Там находился притвор, небольшая часть церкви, которую нельзя было пересекать неверующим, оглашенным, различным отлученным, вроде цыган, людям, уличенным в преступлениях, подозреваемым в ведовстве и нищим. В темном проеме входной арки, прислонившись спиной к одной из начальных колонн и опираясь на кривой ивовый посох, стояла высокая фигура; на голове ее высилась остроконечная шляпа с широкими полями, которую говорившая даже не подумала снять, когда переступала порог святого места. Отец Тилл недовольно поморщился, не в силах скрыть своих чувств. Так вести себя в божьем храме могла только Полли Уэнелли по прозвищу Кривая Ива. Все знали, что, потеряв мужа под Дайканом, эта молодая женщина утратила и всякий стыд: не расчесывала волосы, намеренно пугала деревенских детей жуткими россказнями, разводила черных котов, говорят, что даже якшалась с лесными духами и промышляла наговорами, в общем – ведьма. И куда только старейшина смотрит?!

– Что ты такое несешь, женщина?! – возмутился рыжебородый Том Греммер, человек набожный и состоятельный: одних коров у него три, а уж коз и баранов – так по десятку. С пятью малыми детьми все хозяйство сам держит – жену-то, говаривают, сгнобил, работать заставлял с утра до ночи, она и сбежала от него, бедняжка, в Страну-Без-Забот, мир ее праху. Впрочем, может, ничего такого и не было, а померла его Хелен от лихорадки болотной. Зависть людская, она и не такое придумает.

– Что я несу? – ядовито скривилась Полли, исказив свое довольно симпатичное лицо. – Да то и несу, что только выйдет из лесу кошмарное лихо, так Храннов хлыщ в свой погреб-то и залезет и там вином монастырским зальется по самые уши! Позабыв, к слову, обо всех вас… его детях…

– Уймись, ведьма! На святого человека клевещешь…

– Клевещу? А вы спросите, отчего его так качает прямо с утра, уж не сам ли Хранн Всеблагой под руку слугу своего подталкивает да духом хмельным из его уст святых-непорочных на люд честной дышит?

– Не богохульствуй! – грозно, как ему самому показалось, пристыдил нахалку святой отец. – Вера моя крепка, как и рука, коей, Хранн свидетель, не дрогнув, отряжу тебе Семнадцать Шипов Розы[7]за такие слова!

– Ишь ты, раскипелся, точно котел на огне! – не унималась Кривая Ива.

Народ в храме зашушукался – в прежние дни мерзавку бы живо поставили на место, но сейчас многим здесь казалось, что есть в ее словах изрядная доля правды.

– Не дрогнув, говоришь, отче?..

– И то верно, – поддержал ведьму Питер, – чудища богомерзкие по окрестностям рыщут, из лесов вышедши, а церковь наша, да простит меня милосердный Хранн, даже грехов добрым чадам своим отпустить не желает, прогоняет из стен своих… Ведь сказано было, что «Дом божий – убежище для любого страждущего»! Где еще укрыться от кошмаров лихих, как не здесь?!

Словно в подтверждение его слов откуда-то с улицы, кажется, со стороны леса, раздался одинокий тоскливый вой. Все до единого прихожане стали торопливо осенять себя знамением Хранна, некоторые дети заплакали, а священник настолько сжался от страха, что почти слился со своим пюпитром. Святое Писание он вжимал в грудь, точно щит.

И только острая на язык ведьма расхохоталась:

– Чего ж вы трясетесь, как огоньки свечей на ветру? Аль нет уже ему веры, защитничку вашему? – Длинный палец с острым ногтем ткнул в святого отца. – А ведь то воют еще не сами Твари-из-Ночи, жуткие и злобные, а простой серый волчище, блуждающий по лесу.

– А тебе что за прок нас стыдить, окаянная? – Мэри, жена Питера, поднялась с лавки и уперла руки в бока. – Неужто сердце твое черствое сжалилось над нами? Хочешь помочь своим колдовством от нечисти коварной? Вот уж не поверю!

– Одумайтесь, дети мои! Ибо сказано в Святом Писании: «И да не примут сил других ваши души, отвернувшись от церкви, – тут же продекламировал отец Тилл, недвусмысленно указывая на ведьмины посулы, – а того, кто ввести вас во грех возжелает, отриньте, ибо яд – слова его!»

В подтверждение своих речей священник высоко поднял над собой ритуальный меч. Народ почтительно закивал и вновь стал осенять себя святым знамением.

– Вот уж не было печали! – оскалилась ведьма. – Нужны вы мне! Не видела от вас помощи раньше ни мне, ни семье моей, покудова сама всех не схоронила. И сло́ва доброго не дождалась от вас, проказа на ваши головы! Но теперь-то и за вами пришли. Всех заберут…

– Ну все, хватит! – На ноги поднялся старейшина деревни, а кроме того, кузнец, Уильям Горт, истинный гигант с кулаками под стать плечам, и, расталкивая других, двинулся к молодой ведьме.