Читать книгу "Целую, твой Франкенштейн. История одной любви - Дженет Уинтерсон"

– Да. Каждая дверь куда-то ведет, правда, Рай? Сейчас я тебе все покажу. Давай начнем с этой.

Виктор отпирает плоскую стальную дверь. За ней еще одна пустая комната, правда, с окном в соседнее помещение, напоминающим вмонтированный в стену аквариум. Сквозь окно видны бетонные стены, лампочка под потолком, горы сухого льда, сквозь которые таинственно мерцают экраны мониторов. Термометр за стеклом показывает чуть выше ноля. Вдруг в ледяном тумане чудится какое-то движение. Как будто нечто быстро движется к стеклу. Прямо на меня.

Виктор нажимает кнопку, и туман мгновенно рассеивается. Теперь я четко вижу копошащуюся кучу на полу. Что там? Пауки? Нет!

– Господи, боже мой! Виктор!!!

Руки. Широкие, узкие, крупные, волосатые, плоские, обескровленные. Руки, которые я периодически ему доставляю. Одни двигаются, у других лишь подергивается палец. Третьи словно замерли в ожидании, опираясь на все пять пальцев. А вот рука шагает, используя вместо ног большой палец и мизинец. Указательный, средний и безымянный подняты, будто любопытные щупальца.

Большинство конечностей двигаются быстро и хаотично. Не чувствуя присутствия себе подобных, они слепо наползают друг на друга, сплетаются пальцами, будто колония крабов. Одна рука, задрав кверху кисть, скребет пальцами стену. В стороне от всех, жалко сжавшись, лежит крошечная детская ручонка.

– Они не живые, – успокаивает меня Виктор. – И конечно, не наделены сознанием. Это просто эксперимент с двигательной активностью для протезирования и смарт-реабилитации.

– За счет чего они двигаются?

– Имплантаты. Они реагируют на электрический ток, вот и все. Например, если в результате несчастного случая пациенту оторвало конечность, ее можно будет заново пришить и запрограммировать, чтобы добиться более-менее адекватного функционирования. Или вживить в поврежденную кисть искусственный палец. Некоторые из рук за стеклом как раз такие гибриды.

– Это ужасно, – выдавливаю я.

– Ты врач. Кому, как не тебе, знать, сколько пользы порой приносит ужасное.

Виктор прав. Я знаю. Но почему же то, что я вижу, вызывает отвращение?

– Ты работаешь подпольно, не в легальной лаборатории?

– Слишком затратно. Понадобится лицензия.

– Ты ведь говорил, что веришь в сотрудничество.

– Я-то верю, вот другие… Иного выхода нет.

Виктор отворачивается от окна.

– И ты оставишь их там? – восклицаю я.

– Рай, не глупи! Их не нужно кормить. В отличие от этих… – Виктор тянет меня к другому окну.

Моим глазам предстает конструкция из соединенных между собой площадок. Сверху вниз и обратно прыгают здоровенные мохнатые пауки. Вряд ли вы обрадуетесь, увидев такое страшилище у себя в ванной.

– При помощи компьютерной томографии и скоростных видеокамер высокого разрешения я создаю трехмерную модель строения тела пауков.

– Для чего?

– Такие пауки могут прыгать на высоту, в шесть раз превышающую их рост, – объясняет Виктор. – Во время толчка вверх на лапки паука приходится вес, впятеро больший его собственного. Результаты исследований пригодятся в разработке подвижных микроботов. Поняв биомеханику, мы сможем применять ее в своей работе. Я не единственный, кто изучает пауков, но мне льстит мысль, что плоды моего исследования уникальны.

– А где ты берешь пауков?

– Выращиваю. Я не могу вырастить части тела. Не представляю, как выживу, если ты вдруг ударишься в религию или перейдешь на бумажную работу.

– Найдешь кого-нибудь другого.

Виктор выводит меня в гулкую пустоту звуконепроницаемого коридора.

– У меня еще ни разу не было долгих отношений. А у тебя? – тихо спрашивает он.

– Тоже.

– Мы оба психи.

– Не называй меня психом только потому, что я трансгендер.

Виктор нежно касается моего лица. Я отстраняюсь.

– Я имел в виду совсем другое, – негромко говорит он. – Мы оба психи по сравнению со всем остальным миром. Одиночки. А это неправильно с точки зрения эволюции. Гомо сапиенс держатся группами. Человек – существо социальное. Семьи, клубы, общества, офисы, школы, армия, разнообразные организации, включая церковь. Мы даже больных собираем вместе для лечения. Это называется больница. В одной из них работаешь ты.

Виктор стоит позади меня, так же, как когда-то в Аризоне. Я моментально завожусь. Наверное, меня возбуждает то, что я ощущаю прикосновения, но не вижу его.

– Стали бы мы продуктивнее, мудрее, счастливее, психически здоровее, если бы связали себя прочными семейными узами и растили бы благовоспитанных детей? – спрашивает Виктор. – Если бы обзавелись домом и научились делить жизнь с другим человеком? Это были бы уже не мы. У меня нет опыта длительных отношений, но это не означает, что я не умею любить.

– Одно из свойств любви как раз в том, что она длится, – замечаю я.

Он хохочет.

– Верно. Я буду любить тебя даже тогда, когда мы расстанемся.

– Люди расстаются, когда начинают ненавидеть друг друга. Или один ненавидит другого.

– В большинстве случаев да, – кивает Виктор. – Хотя есть и другие варианты. Я пытаюсь донести одну очень простую вещь: даже если мы не сумеем сохранить нашу любовь, благодаря ей что-то во мне изменилось навсегда. Я стану чтить ее. Вспоминать о ней с благоговейным трепетом. И однажды, садясь на самолет или просыпаясь, или шагая по улице, или принимая душ, я подумаю о наших чувствах и не пожалею о времени, проведенном с тобой.

– К чему все эти слова? – недоумеваю я.

– Скоро ты покинешь меня.

– Ты нарочно так говоришь, чтобы сохранить контроль над ситуацией и защититься от боли.

(Я не виню его. Потому что делаю то же самое.)

– Нет, страданий я не боюсь. Дело в другом. Если ты докажешь, что я неправ, значит, так тому и быть. Встреча с тобой уже нарушила уравнение. Возможно, тебе удастся решить его другим способом, – отвечает он.

– Стоит ли все усложнять?

Виктор пожимает плечами.

– По мнению некоторых, раз любовь возникает спонтанно, значит, в ней нет ничего сложного, – размышляет он. – Но ведь любовь вовлекает человека целиком, полностью меняет его мир. Разве способно на это заурядное чувство? Времена, когда все было просто и ясно, прошли, если вообще существовали. Любовь – не девственно-чистая планета до того, как появился человек и начал ее загрязнять и отравлять; любовь – это вихрь, подхватывающий тех, кто потерял равновесие.

«Вы увидите длинный широкий зал, вдоль обеих стен которого располагаются во множестве небольшие камеры. Там содержатся самые разные душевнобольные. Вы можете наблюдать за несчастными созданиями сквозь окошки, сделанные в двери каждой камеры. Неопасных больных выпускают в большой зал. На третьем этаже находится коридор с такими же камерами, однако в них помещены опасные маньяки, многие из которых закованы в цепи и представляют собой поистине жуткое зрелище. В праздничные дни многочисленная публика обоих полов, впрочем, в большинстве принадлежащая к низшим классам, посещает эту лечебницу, чтобы развлечься, глядя на несчастных калек, которые часто дают зрителям повод для веселья. Покидая сию обитель скорби, не забудьте дать пенс привратнику. Если же мелочи не окажется, и вы дадите ему целый шиллинг, то сдачи не ждите – привратник заберет сумму целиком»[62].