Читать книгу "Карусель - Розамунда Пилчер"

О Господи, что мы делаем с нашими детьми.

Окно было открыто, и занавеска колыхалась от теплого ветра. Я встала с кровати, подошла к окну и выглянула наружу, уперев локти в подоконник. Феба с Шарлоттой по-прежнему сидели внизу на траве. Слезы, кажется, высохли, и теперь был слышен только дружелюбный шепот их беседы. Шарлотта опять сидела на коврике, скрестив ноги, и плела венок из маргариток. Я смотрела на ее склоненную голову и тонкую уязвимую шею. Я помнила себя в ее возрасте. Мои родители развелись, и я жила с матерью, но я никогда не была нелюбимой, нежеланной, отсылаемой в интернаты. Я помнила поездки к отцу в Нортумберленд: как я желала, чтобы поезд ехал поскорее, когда мы неслись на север. Я помнила, как он встречал меня на станции Ньюкасл и как я неслась по платформе, чтобы броситься в его крепкие и немного пахнувшие твидом объятия.

Я помнила мамин домик в Лондоне, спальню, которую она обставила для меня точь-в-точь как я хотела. Одежда, которую она покупала мне, была именно той одеждой, которую я выбирала. Удовольствие от уроков танцев зимой, рождественские вечеринки, походы на пантомиму в театр «Палладиум» и на «Спящую красавицу» в «Ковент Гарден».

Я помнила покупки в универмаге «Харродс»: за скучным выбором школьных платьев следовало вознаграждение в виде шоколадного молочного коктейля у стойки с газированной водой. И летние поездки на лодке вниз по Темзе в компании знакомых детей, и предвкушение похода в лондонский Тауэр, от которого пробирала дрожь.

И всегда Корнуолл и Пенмаррон. И Феба.

О, моя дорогая, как я рада тебя видеть!

Феба. На меня неожиданно нахлынули мрачные предчувствия, связанные с ней. Что она на себя взвалила с такой порывистой готовностью? Ей шестьдесят три года, и она уже упала с изъеденного червями стула и сломала руку. Что если бы она сломала не руку, а бедро или шею? Страшно представить, что она могла бы удариться головой и лежать там, на полу мастерской, с сотрясением мозга и никто бы об этом не знал и не пришел бы на помощь. Мое воображение ужаснулось такой перспективе, но немедленно принялось рисовать еще более устрашающие картины.

Я представила, как Феба водит свою старую машину. Она никогда не отличалась большой сосредоточенностью и всегда отвлекалась на происходящее на дороге и на улицах, по которым ехала, часто оказываясь на встречной полосе и полагая, что если она будет подавать сигнал клаксоном, то ничего особенно страшного не произойдет.

Что если у нее случится сердечный приступ и она умрет? Такое бывает с другими людьми, почему это не может произойти с Фебой? Что если в один прекрасный летний день она по своему обыкновению пойдет плавать со старой дамбы, нырнет в своем старомодном купальнике и пластиковой шапочке и не выплывет? Казалось, возможным несчастьям нет конца. Но если что-то случится с Фебой, кто позаботится о Шарлотте? Мои мысли вновь заметались в поисках выхода из этой гипотетической ситуации.

Кто возьмет ее к себе? Я? В подвальную квартиру в Айлингтоне? Моя мать? Или, может быть, мой отец? Он был из той породы людей, что возьмут в дом всякую хромую собаку. Я попыталась представить Шарлотту на ферме Уиндиэдж, но что-то мне мешало. Моя молодая мачеха пригрела бы любого ребенка, который стал бы скакать на лошадях, чистить стойла и ходить на охоту, но у нее было мало общего с девочкой, которая хотела только рисовать и играть на кларнете.

Эти мрачные мысли могли одолевать меня бесконечно, но тут меня вернул к реальности звук утреннего поезда из Порткерриса, простучавшего по рельсам, проходившим за домом. Вскоре он появился вдали на изгибе одноколейки и затем остановился на станции. Издали он походил на игрушечный поезд, который заводят ключиком. Он немного постоял, а потом раздался свисток, кто-то взмахнул зеленым флажком, и состав тронулся со станции, оставив за собой на платформе одинокую фигуру.

Дэниел. Приехал на пикник.

Как только дорога освободилась, он спрыгнул на пути, пересек их, перебрался через ограждение и пошел по дороге мимо старой якорной стоянки, где на высокой воде прилива словно поплавки подпрыгивали парусные лодки, и дальше к старой дамбе. На нем были голубые джинсы, темно-синий свитер и белая холщовая блуза.

Я смотрела, как он приближается, легко шагая на длинных ногах и держа руки в карманах, и страстно желала, чтобы он оказался тем самым человеком, к которому я могу прибежать со всеми своими проблемами так же, как бежала в объятия своего отца на станции Ньюкасл. Я хотела, чтобы меня обнимали, утешали и любили. Я хотела поведать ему обо всем, что случилось в это бесконечное утро, и услышать, что все это не страшно, что мне не надо волноваться, что он со всем справится…

Но Феба, которая любила Дэниела, была мудрее, чем я.

Я не могу предсказать, как он поведет себя, когда дело дойдет до повседневных решений и обязанностей.

Я не хотела, чтобы он оказался таким человеком. Я хотела, чтобы он брал на себя ответственность. Чтобы он взял на себя ответственность. Я смотрела, как он приближается, и понимала, что если все, что с нами случилось, было мной выдумано, то этот момент станет началом конца. Сейчас наступит развязка, решения будут приняты и планы определятся. Я представила то, что вот-вот произойдет, как кадры замедленного кино: вот Дэниел входит в ворота эскаллониевой изгороди и летящей походкой поднимается по заросшему травой склону. Он обнимает Фебу, прижимает к груди свою дочь и зовет меня сквозь распахнутое окно, чтобы я спустилась обсудить наше общее будущее. Торжествующие звуки скрипок. На экране появляется слово «Конец». Мелькают титры, и все мы с той поры живем счастливо.

Не строй иллюзий по поводу Дэниела. Они вряд ли когда-нибудь воплотятся в жизнь. Реальный вариант вместо идиллии: Феба отводит его в сторону и напрямик рассказывает ему обо всем, что произошло. Больше никаких секретов, Дэниел. Аннабель сбежала, и Шарлотта больше никому не нужна. Твоя дочь никому не нужна.

А он? Как он поступит? Я не хотела об этом думать. Я не хотела знать, что случится потом.

Он пропал из виду за склоном холма и изгородью. Я закрыла окно и вернулась в комнату. В зеркале над туалетным столиком мелькнуло мое отражение, и вид у меня был столь неприглядный, что на протяжении следующих пяти минут я пыталась его улучшить. Я протерла лицо горячей салфеткой, отмыла руки лавандовым мылом Фебы, причесала волосы. Достала из ящика свежую ситцевую блузку, переобулась, подкрасила ресницы и побрызгалась туалетной водой.

— Пруденс! — это был голос Шарлотты.

— Я здесь, в своей комнате.

— Можно мне войти? — Дверь отворилась, и она выглянула из-за нее. — Дэниел приехал.

— Я видела, как он сошел с поезда.

— Но Феба повела его вниз, в мастерскую. Она сказала, что хочет показать ему что-то, принадлежавшее Чипсу. Сказала, что это займет минут десять. Какой приятный аромат!

— Это Диор. Я всегда им душусь. Хочешь побрызгаться?

— А вы не против?

— Только все не выливай.