Читать книгу "Молитва из сточной канавы - Гарет Ханрахан"

Она мгновенно его опознала. Это тот жрец из церкви Нищего Праведника. Она видала его прежде – пожранного темным, кошмарным созданием.

Дозорный приблизился к твари, что выглядела как священник. Священник улыбнулся, поприветствовал, и Кари своим божественным восприятием смогла почуять, как изменилось при этом создание. Едва открыв рот, оно тут же сформировало горло и легкие, и Кари ощутила вкус желчи на новорожденном языке.

– Доброй вам ночи. – Стражник кивнул и отправился своей дорогой.

Существо повернулось и пошло в сторону улицы Желаний, в сторону Кариллон. Оно смотрит прямо на нее, и оно ее распознало.

В этот миг она понимает его имя, его название: веретенщик.

Еще миг – и больше она не в городе. Она всего лишь тень от тени, обрывок тьмы, забилась под камень. Камни потрескались, обветшали – куски древних развалин. Земля промерзла – зима, поздняя зима, примерно тогда Кари прибыла в Гвердон. Тьма корчится, поглощает насекомых и от них научается отращивать лапки. Она выползает из укрытия, ловит птицу, забирает глаза и крылья, свивает обличья из разных прядей впитанной плоти и духа. Веретенщик увидел ее тогда издалека. Он пришел в город, чтобы ее найти.

Видение кончилось, и она целиком в своем теле, сознание опять втиснулось в воровку на подоконнике. Глянув в конец улицы, она заметила в тени силуэт жреца, осматривающего фасады домов. Быстро прижавшись к стене, она сползла обратно в комнату Эладоры – так, чтобы было незаметно снаружи. По промедлению веретенщика она догадалась, что сейчас он ее не чует, раз она уже без сверхъестественного взора, раз оборвалась связь с тем божеством, насылавшим на нее видения Гвердона и вещало о древних упырях.

– Кариллон? – прошипела из коридора Эладора. – Если ты будишь меня посреди… – Она вошла, увидала свою комнату после налета и заверещала: – Что, во имена божьи, ты наделала с моими вещами?

Кари задвинула окно.

– Заткнись! Тварь из Нищего Праведника здесь! Она меня ищет.

Лицо Эладоры окутало замешательство. Ясно, что Онгент с Миреном не многим с нею делились.

– Буди Мирена, – бросила Кари.

– Он ушел. По поручению профессора Онгента.

– Двери на засов, – скомандовала Кари. Эладора шевелилась недостаточно быстро, и Кари схватила ее за руку и подтолкнула в направлении лестницы. – Дело в моей святости. Это нечистая тварь. Скорее!

Наконец подчинившись, Эладора поковыляла вниз. Лязгнули тяжелые запорные прутья. Дверь укреплена и оснащена двойными засовами – сразу по прибытии это показалось Кари подозрительным. А теперь кажется еще и благоразумным.

Кари проверила улицу, выглянув в окно сбоку, осторожно, чтобы себя не выдать. Священник медленно поднимался по улице Желаний, переходя зигзагом от двери к двери, с одной стороны улицы на другую и обратно. Возле каждого дома он задерживался, надолго прижимался к двери. Что-то он делает, и Кари не могла определить что, пока он не подобрался ближе. Нелюдь-жрец подошел ко входу, подоткнул своим телом замочную скважину и щель для писем и начал мелко дрожать. Кари видела, как по дому заметались тени, быстро, хлестко – и окна изнутри окрасили кровавые пятна. Однажды на рынке в Северасте Кари показали осьминога в стеклянном аквариуме, и эти тени напомнили его скользящие по стеклу щупальца.

Нелюдь-жрец восстановился, всосав щупальца обратно под свою личину. Наверняка все в этом доме, как в каждом из домов отсюда и до угла, мертвы. Жрец повернулся и двинулся через улицу в сторону Кари. Никакие засовы в мире не замедлят поступи веретенщика.

Остается бежать. Она проверила форточку в коридоре, смотревшую с тыла дома на дворы и переулки до отдаленного гриба станции Гетис. По крышам ползли огоньки. Этой ночью сальники во всеоружии, в руках сверкают ножи, они ищут преступников, чтобы вспарывать и кромсать, слепые к куда более опасной угрозе на крыльце у Кари.

Решение было принято еще до того, как осознано. Она вернулась в спальню Эладоры, высунулась из окна. Махонький Эладорин пистолетик имел неслабую отдачу. Голова священника взорвалась брызгами разноцветной слизи. Полупрозрачные щупальца жидким стеклом выплеснулись из развороченного черепа, слепо отвешивая удары по стене. Кари мешком повалилась на пол спальни. Выползла в коридор, ногой захлопнула за собой дверь и подперла, удерживая от скребущихся щупалец. Снизу послышался визг, но, судя по звуку, Эладора сходила с ума от ужаса, а не от того, что тварь с улицы напластывала ее на ломтики.

Кари не надеялась пистолетиком причинить веретенщику серьезный вред. Она знала, незнамо откуда, уязвить его способно только орудие гораздо крупнее. По наитию, словно из детской памяти, ее озарило: веретенщик забирает чужие формы, ибо по сути своей бесформен. Нечего ломать – у него нет костей. Нечего рвать – у него нет внутренних органов. Ему нельзя пустить кровь. В темных, бесконечно тянущихся катакомбах на дне этого мира веретенщики извиваются, скользят и бесчинствуют. Это дух, облаченный в плоть, тень, отброшенная темным богом, краденый облик, слепленный из запекшейся крови и останков принесенных жертв. Нечто из нашего кошмара.

Но здесь улица Желаний. Окраина Университетского округа, на стыке с богатой частью Дола Блестки. На волосок от того, чтобы считаться избранным городским районом. Взбудоражишь ночной покой пистолетным выстрелом в Мойке или на Пяти Ножах – никто и не почешется. Пальни из волыны здесь, и кое-кто обратит на тебя внимание.

А в наши дни – и кое-что.

За плечом Кари пролился свет, словно кто-то запалил за окном костер. На крыше застучали шаги, затарабанили нечеловечески быстро. Сальники пришли.

Кари припустила по лестнице. Эладора до сих пор стояла у главного входа: застыла, как истукан, только вопила благим матом. Она как раз напротив почтового ящика.

– Назад! – кричит Кари и бегом устремляется к ней, но слишком поздно.

Белая слизистая рука проталкивается сквозь щель для писем и распадается на тысячу размашистых отростков, они тянутся, обрушиваются на Кари и Эладору. На некоторых щупальцах человечьи глаза, Кари замечает это за огрызок секунды между тем, как они появляются, и тем, как они ее жрут. На других – зубы.

Почтовый ящик вспыхивает энергией колдовского заклятия.

Входная дверь разрывается в голубом свете. Жалобный вой Эладоры тонет в нелюдском реве боли из сотни пастей веретенщика. Ударная сила размазывает Кари по перилам. Эладору взрыв подкидывает вверх и отшвыривает в коридор, как куклу. На двери был оберег, сообразила Кари, какие-нибудь чары Онгента. В магии она ничегошеньки не рубила и после сегодняшнего не подойдет к ней и близко.

Она поднялась. Шатает. Кровь хлещет из носа, изо рта, и в живот будто лягнули, но переломов вроде бы нет. Она подхватила Эладорин ранец, а Эладору рывком вздернула на ноги. Родственница контужена. На некогда белой ночнушке расплывались алые пятна. Впрочем, главное – пока что жива.

Снаружи, за горящими дверными досками, посреди улицы бесцветной лужей корчился веретенщик. Он потерял любые формы – ничего не осталось ни от жреца Нищего Праведника, ни от красавицы, ни от других личин, украденных до прибытия в Гвердон. Три сальника стали кругом – три копии из одной отливочной формы, у каждого одинаковая маниакальная ухмылка, занесены одинаковые ножи. Ждут хотя бы подобия плоти, которую можно пырнуть. Веретенщик оказал им любезность, принимая облик какого-то подземного огра, грузного людоеда с насекомьими глазами. Стеклянистые, бритвенные щупальца взметнулись с его рук, с боков туловища и вспороли восковую плоть. Подобно алхимической замазке на кинжале Кари, раны на сальниках затянулись сразу же, как открылись.