Читать книгу "Зеркальные числа - Тимур Максютов"

После этого я его долго молча тащил. Каждый раз вопрос в голову приходил, и тут же на него ответ вспоминался, и казалось, будто в голове у меня сидит маленький Фокин и со мною все время разговаривает и все мне объясняет. Например – как же вообще так получилось-то, что весь корабль и ресурсы экспедиции на полторы тыщи человек оказались замкнуты на одного-единственного капитана? «А как вообще всякие техногенные несчастья случаются? – говорил маленький Фокин-из-головы, как объяснял нам лет пять назад в классе, – по совокупности маловероятных событий, когда кубики раз за разом на ребро становятся – двигатели, гравитация, планеты, а потом какой-то самоуверенный дурак блокирует ИИ, переводит весь контроль на себя, будто бы он в игру играет, будто бы он бессмертный. Ну и собственно только поэтому упомянутые полторы тыщи человек не сгорают в атмосфере в рассыпающемся на куски корабле, а худо-бедно садятся уж куда вышло. И живут, живут себе дальше.»

– Сергей Васильевич, – сказал я наконец, – а мне вот никогда в голову не приходило спросить, а любопытно… Почему у всех русские имена, ну украинские еще, польские, узбекские, а у нас такие странные?

– Это кельтские имена, Дей. Чтобы вас… ну, обозначить, дать вам что-то общее. У Вовки был позывной «викинг», он вообще увлекался культурой, мифологией. На мечах биться умел. Ну так, на уровне ролевиков. Татуировок кельтских себе понабил везде, разве что не на жопе… а может и там, я не заглядывал…

Нога у Фокина сильно болела, он сквозь зубы говорил. Я присел отдохнуть. Жарко было в скафандре – мы с них все лишнее поснимали, чтобы налегке, термоконтроля никакого. Обычно в космосе или на планетах без атмосферы главный страх – что кислород кончится, задохнешься. Здесь же такого нет – знай себе лишнее отфильтровывай. Вот ведь кислород – без него никак, а слишком много – и еще более неприятная смерть…

Я огляделся и вдруг понял, куда забрел – мы были точнехонько у скалы, где полтора месяца назад разбился Дилион – он мне ее тогда описал как «три каменных пальца смотрят вверх». Три каменных отростка и вправду были похожи на тонкую трехпалую руку.

– Ну, отдохнул? – спросил Фокин нетерпеливо.

– Подождите-ка, Сергей Василич, – сказал я медленно. – Это здесь Дилион… Он мне говорил, что тут, под скалой, он почувствовал, что есть. ну, «что-то».

– У всех у нас есть «что-то», – устало огрызнулся Фокин. – Мне бы сейчас свое «что-то» твоей маме показать, Евгении Ивановне, а?

– Мапе, – машинально поправил я, чувствуя внутри странную отстраненность, будто между мною и Фокиным, да и всем миром, натягивалась тонкая прозрачная пленка, холодная на ощупь. Я лег на живот и подполз к краю скалы, ожидая увидеть там – ну не знаю – черную дыру в пространстве, например. Но подо мною просто уходил вниз желто-серый утес, а под ним росли неприятного вида колючки. Ничего интересного не было, но я продолжал смотреть и ждать, не обращая внимания на недовольное «бубубу» Сергея Васильевича издалека. Скала под нами дрогнула раз, другой, но не угрожающе, как при землетрясении, а ровно, мягко, будто забилось огромное сердце.

Я сел и отполз от края. И из-под скалы медленно поднялось необыкновенное существо – он был огромный, фиолетовый, с гибким длинным телом, с крыльями цвета неба. Восемь пар желтых глаз смотрели на нас.

– Вы его видите, Сергей Васильевич? – спросил я медленно.

– Вижу, – сказал Фокин сдавленным голосом. – Ох, какой… А мы за столько лет ни разу… А мама твоя говорила, что надо на исследовательские экспедиции ресурс. Вот это новый вид! Как мы его.

– Бармаглот, – сказал я. – Если есть снарки, должен быть и Бармаглот…

– Вот зубищи… Осторожнее!

Фокин закричал, когда Бармаглот, перевернувшись в воздухе фиолетовым вихрем, вдруг бросился ко мне и острым когтем на краю крыла распорол мне скафандр вместе с кожей – от бедра до горла. Чистый, нефильтрованный воздух Лепуса пах озоном, корицей, и моей кровью.

– Не дыши, Дей! – в панике крикнул Фокин. Я засмеялся от нелепости предложения. Как же не дышать? Бармаглот больше не нападал – парил у края скалы прямо перед нами, внимательно смотрел на меня всеми своими глазами. Я дышал жадно, не мог удержаться, в голове у меня поплыло, глаза его казались желтыми звездами – я мысленно стал проводить линии, соединяя точки. Получалась фигура, похожая на песочные часы. Бармаглот моргнул тремя глазами из восьми, потом всеми, потом одним – и каким-то образом я его понял.

– Не надо, – сказал я и пинком вышиб у Фокина из рук взведенный на существо арбалет.

Бармаглот позвал меня – и я шагнул, протянув вперед дрожащую руку. Мне показалось – я падаю со скалы, но на самом деле я просто выпал из своего тела – и попал в него, в Бармаглота, внутри он был фиолетовым и прохладным, и спокойным, и я его понимал, как себя самого. Он хотел мне что-то показать, что-то важное. Не для него, для меня. Мы быстро полетели обратно, к кораблю, и я увидел его сверху – огромное, частично вросшее в землю металлическое яйцо. Сквозь грунт, слежавшийся от исполинского веса, мы нырнули в пустоту под ним, в гигантскую пещеру с каменным потолком, идущим трещинами от веса корабля. В абсолютной темноте глазами Бармаглота я видел километры пустоты между потолком и дном пещеры, видел, как трещины углубляются и расширяются, не быстро, но неостановимо. Что случится, когда все мы рухнем во внутренности Лепуса – без защиты воздушных подушек и силовых щитов, в облаке каменного крошева и пыли? Сколько из нас переживут удар? Смогут вылезти обратно на поверхность? Продержатся в живых без синтезаторов воды, сумеют починить оборванные соединения батарей? Я в ужасе метался по огромной пещере. Было очень холодно. Потом вдруг стало жарко и светло, потом горячо и тяжело, потом никак, темно, все.

– Дей, – звал меня мапа. – Дей…

Илонка клала на лоб прохладную руку.

– Давай, просыпайся уже, – сказала она. – Спящий принц…

Потом она наклонилась – от нее пахло хлебом и цветами – потрепала меня по волосам и сухо, быстро поцеловала в губы. Ушла.

Как полагается по сказочным законом, после этого я почти сразу проснулся. Было очень темно, я открыл глаза, но ничего не увидел.

– Ты очнулся! – мапа бросился ко мне, я узнал его запах, его руки.

– Где мы? – спросил я. – Что случилось?

– Фокин накрыл тебя своим телом и выстрелил в воздух из лучевого… Возгорание, взрыв, трава вокруг вспыхнула, вас быстро нашли, ты выжил, сынок, выжил, теперь все будет хорошо…

– Что с Сергеем Васильевичем?

– Обгорел, едва живой, – сказал мапа и заплакал. – Кожу наращивать слишком больно, я его положила пока в холодный анабиоз… Он не возражал… Что же мы теперь делать будем, сынок?

– Ну, может свет включим? – предложил я. – Чего мы сидим-то в полной темноте?

Мапа всхлипнул, и тогда я вдруг понял. Я ослеп.