Читать книгу "Ветеран Армагеддона - Сергей Синякин"

И Лютиков старался.

Тем более что муза ему в этом помогала по мере своих сил и возможностей. Нет, если говорить честно, то возможности у нее были скромные. Махать руками на анапест и на ямб и Лютиков бы сумел, наука нехитрая. Кто бы его научил образы выстраивать и метафоры огненные сочинять! Классику Лютиков знал лучше музы Нинель, но ведь кто поймет душу женщины, пусть даже и с крылышками. Была бы Нинель бесплотной музой, Лютиков и возражать бы не стал. Ах, кабы бесплотной она была! Но в том то и дело, что бесплотность эта была лишь на пергаментах у греков, а не в жизни загробной. Может, греки потому и помалкивали, что всю правду о музах знали!

Вот давайте с вами возьмем обыкновенного мужика и положим его в постель с красивой женщиной. Думаете, он к ней приставать не начнет? Если не начнет, то, значит, он необыкновенный мужчина или просто женатый мужик, который семейных скандалов боится. А может быть, супермен или импотент. Оставим определения, не будем обижать людей. Каждый читатель, мужчина он или женщина, может представить себе описываемую ситуацию. Причем сразу с обеих сторон, поведение которых мудрый вождь пролетариата Владимир Ильич Ленин оценил, как революционную ситуацию. Он для общества определял, а все оказалось верным и для такой общественной ячейки, как семья. Ну сами прикиньте, что в семье произойдет, если верхи своевременно не смогут или низы одной прекрасной ночью не захотят? Революция произойдет не хуже Октябрьской!

Слава Богу, в коттедже Лютикова было до революции далеко, но определенная напряженность ситуации наблюдалась. Про верхи и говорить не нужно было, они-то всегда были готовы если не к подвигу, то хотя бы к обычному для мужчины поведению. О низах что-то определенное сказать было нельзя, но одно можно было отметить, если они даже и не хотели, то чувство свое всячески скрывали. Главное заключалось совсем в ином. Перепутано у нас все, как это обычно и бывает. В нашем случае низы были с крылышками и, соответственно, находились наверху, а верхи представляли собой покойного мужчину, и вследствие этого, казалось бы, хотеть ничего не могли.

Но вы в это верите?

Если не верите, то правильно делаете.

Вот возьмем карлика и великаншу. Какая между ними разница? Правильно, отличаются они по росту. Пока стоят. А в постели эта разница нивелируется и сходит на нет. Кто не пробовал, тот может возражать. Но кто попробовал, я убежден, тот мне не скажет ни единого слова возражений.

Надо ли удивляться, что талантливый поэт и недоучившаяся муза чувствовали друг к другу влечение? Обычно это заканчивается… Господи, да о чем это я? Каждый может себе представить, чем это заканчивается. Избавьте меня от скабрезных подробностей, скажу только, что все это было именно так. В один прекрасный вечер все заверте… Вы поняли, о чем я говорю? Если нет, то мне искренне жаль вас. Не сообразить, о чем я говорю, может только импотент или человек, лишенный воображения.

— Ну, Лютик, ты даешь, — сказала Нинель, лениво раскинувшись и свободной рукой нащупывая свое полупрозрачное одеяние. — Наглый ты, как сто китайцев… Вот скажи кому, что поэт со своей музой таким образом обходиться может… Лютик, ты что молчишь?

Вместо ответа Лютиков поцеловал свою музу в розовое ушко. Фарисеи могут закрыть глаза, остальным лучше промолчать. Нет, правда. Мужики в своих рассказах склонны к героическим поступкам. Если им всем верить, то надо только удивляться, что в мире девственницы встречаются.

Так вот, Лютиков поцеловал свою музу в розовое ушко. Потом поцеловал в шею… Ага, угадали. Тут-то оно все и началось. Если в первый раз все случилось как бы случайно и по ошибке, то повторение было уже вполне обдуманным и гораздо более чувственным. Некоторые скажут, так нельзя. Не знаю, господа-товарищи, не знаю. Только сдается мне, что правы люди, утверждающие, что в постели запретов нет. Это как в поэзии — именно нарушение запретов рождает новое направление, которому потом подражают все остальные, не имеющие смелости и раскованности воображения.

— Ох, Лютик, — устало охнула муза Нинель. — И кто тебя этому учил?

А никто не учил.

Воображение нужно иметь и великое желание. Только и всего.

Встав с постели и глядя на усталую Нинель, Лютиков написал стихи.

Может, они и не были гениальными, черт его знает, где талант кроется. Вроде и муза руками не помавала, и усталость накатилась такая, что впору было к подушке прижаться и глаза сонно прикрыть, только из-под руки Лютикова родились строчки:

В поцелуях ли грубых, сломавших кровать напряжением тел, да и были ли губы, к которым ты, пенис крылатый, летел? И из трещинок рваных сочился алеющий сок. Как любил ты упрямо, да только влюбиться не мог! Все прошло. Все проходит. Да было ли это любовь? Билось сердце на взводе, бесилась отчаянно кровь. И качались колени, обрамив ложбинку груди, и глазищи оленьи тебя призывали: «Приди!» Сумасшедшие муки из белых бессонных ночей, и желанье разлуки, когда узнаешь, что ничей. Но однажды в апреле с тобою мы встретились вновь, и внезапно прозрели. Все это и было — любовь[21].

Муза Нинель, полежала немного, мечтательно глядя в потолок, вслух прочитала стихотворение и сказала:

— Нет, Лютик, я тебе честно скажу, ты растешь. И я чувствую, что рядом с тобой расту и взрослей становлюсь…

Вгляделась в текст еще раз, капризно надула губки и бросила на Лютикова испепеляющий взгляд.

— Только вот я не пойму, почему это «встретились вновь»? Ты это о ком, Лютик, писал? Только честно скажи, у тебя там, при жизни, баб много было?

Ну что ты с нее возьмешь?

Пусть даже и с крылышками, а все-таки настоящая женщина!

В этом Лютиков уже убедился.

Но дело даже совсем не в том. Взаимоотношения с музой развивались по вполне привычным и почти земным канонам. Там соседей любопытствующих боялись, здесь надо было ангелам на глаза не попадаться, от старосты Сланского и его активистов прятаться, да и вообще, нежность их взаимоотношений никак нельзя было посторонним показывать. Это он сегодня посторонний, а завтра — свидетель обвинения. Кто у нас в Раю закон нравственности нарушает? Покажите мне эту грешную душу?

Но именно житие грешных душ и занимало последнее время воображение Лютикова. Да и его ли одного?

Помнится, жил в девятнадцатом веке некий отец Фарнис. Так его вопросы жития грешных душ так занимали, что он этим самым вопросам посвятил целый фолиант, который назвал «Зрелище Ада» или, если хотите прочитать подлинное название — «The Sight of Hell». Надо сказать, что воображение у отца Фарниса работало. Он даже забрался в те части Ада, которые до него широким массам оставались неизвестными, так сказать, детское отделение Преисподней. Дети туда попадали за разные мелкие грехи, которых Господь Бог и не замечал, а вот отец Фарнис к ним отнесся со всей серьезностью. Одна шестнадцатилетняя девочка попала в Ад за то, что посещала танцевальную школу и по воскресеньям не ходила в церковь, а гуляла по парку. Расплата за это была ужасной: до скончания веков бедной девочке предстояло стоять босиком на докрасна раскаленном пороге.