Читать книгу "Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна - Сэмюэл Дилэни"

Ей поставили приборы, принесли сперва кувшин, затем – хлеб, она заметила и улыбнулась, но ее взгляду было открыто куда больше; вокруг нее люди сидели, отдыхали, прислуживавшие торопились к окну выдачи, где дымилось жаркое и жареные фрукты.

…но мозг ее упорно взял курс назад на тревогу Джеффри Корда, действовать надо сегодня вечером, когда начнут представление, и, не в состоянии сосредоточиться на чем-либо, кроме его отчаянных мыслей, она наблюдала, как он внутри кипит и мечется, замышляя подбежать вперед в начале пантомимы, как будто чтобы вместе с другими разглядеть получше, подобраться к столу Тарика, сунуть лезвие ему меж ребер, змеиный клык, бороздчатый металл, напитанный паралитическим ядом, потом раздавить во рту фальшивый зуб с гипнотическим наркотиком, чтобы решили, будто им управляли извне, наконец выдать дикую историю, внедренную за много мучительных часов под персонафиксом на неподконтрольный гипнозу уровень о том, что контролировал его Мясник; остаться с Мясником наедине, укусить его за руку или за ногу, заразить тем же самым наркотиком, который отравлял его рот, и сделать могучего каторжника беззащитным и послушным ему, а когда в конце концов после убийства Мясник станет на «Джебеле» главным, Джеффри Корд станет его правой рукой, как сейчас Мясник – правая рука Тарика, и, когда «Джебель-Тарик» станет «Джебелем Мясника», Джеффри будет командовать Мясником, как сейчас Мясник, судя по всему, командует Тариком, и наступит правление суровое, и всех чужаков изгонят с горы и приговорят к смерти через вакуум, и «Джебель» обрушится на все корабли в Поясе: равно на космолетчиков, захватчиков и теневиков, и Ридра оторвалась от него сознанием и скользнула по поверхности Тарика и Мясника, не заметила ни следов гипноза, ни ожидания предательства, зато увидела свой запоздалый страх, который уводил ее от того, что она чувствовала, от аккомпанемента сдвоенных и ополовиненных голосов… (ее страх оторвался от ее колоссального слововоззрения, и она почувствовала раскалывающую ярость этого человека, но превозмогла ее и обнаружила, что его страх полон дыр, полон дыр, как губка), и нет, да, идя к сцене, она могла найти слова и образы, которые спровоцируют его на предательство… (и нет, да, отскочив от удара его страха, она вернулась и подобралась к нему поближе)… к одной строчке, которая вилась сквозь восприятие и действие, сквозь речь и коммуникацию, слившиеся воедино, она выискивала самые убедительные звуки, пользуясь этим эффектом замедленного времени, который давал ей…

Ее взгляду было открыто гораздо больше, чем лишь то, что инфернальный шут на сцене говорил: «Перед началом представления я хотел бы попросить нашу гостью, капитана Вон, сказать несколько слов или, может быть, прочитать что-то из своих произведений». И очень маленькой частью сознания – да больше и не требовалось – она поняла, что настал момент разоблачения. Эта мысль на мгновение заслонила собой все остальное, но тут же обрела нормальные пропорции: Ридра знала, что не может позволить Корду помешать ей добраться до Штаб-квартиры, так что она встала и пошла к сцене, на ходу высматривая в его сознании смертоносное лезвие, которое можно было бы мгновенно заточить и загнать в разлом ума Джеффри Корда…

…и она подошла к платформе, где стоял великолепный зверь Клик, и поднялась, слушая голоса, певшие в тишине зала, и пращой своего звонкого голоса метнула свои слова, и они повисли в воздухе, и она смотрела на них и смотрела за тем, как смотрит он; их ритм, немудрящий для большинства из тех, кто собрался в столовой, его истязал; согласованный с частотой его психофизических процессов, он раздражал их, шел поперек…

– Ну что, Корд, думаешь, смел и горд? Убийством брюхат, в сердце дрожь и ад. Но чтобы стать царем черной горы, придется вылезать из шакальей норы.

Разожми пальцы и рот, сможет править лишь тот, кто силу поймет.

Честолюбие жжет твой мозг, как жидкий рубин, из матки злой воли – плод убийства; будущий господин, ты зовешь себя жертвой, когда в чашу боли превращен твой череп, и ты лакаешь жадно смрадное пойло. Пальцы тянутся к стали в ножнах, давно осторожно привязаны ножны к ноге, такой ты задумал план, дрожащий тиран. Пока они бились, пока новым мирам дивились, ты забился, как крыса, под колпак персонафикса, впитывал ложь, тебя голой рукой не возьмешь. Кровавый спорт, хочешь побить рекорд. В сердце им целю – горе «Джебелю»!

Лелеешь кривой клинок с бороздчатым клыком, но стих мой прям и силен, им влеком, ты не знаешь, что думать; где был кураж, теперь только мираж, смущен, смятен, ты слышишь не тот аккорд.

Душегуб, с твоих губ…

…и она удивилась, что он продержался так долго. Она взглянула прямо на Джеффри Корда. Джеффри Корд взглянул прямо на нее и завопил…

От вопля что-то перещелкнуло. До этого она думала на Вавилоне-17 и выбирала английские слова с его помощью. Но теперь она снова думала по-английски.

Джеффри Корд дернул головой вбок (вздрогнули темные волосы), опрокинул стол и помчался, одержимый яростью, к ней. Отравленный нож, который она до этого видела только в его мыслях, был обнажен и нацелен ей в живот.

Когда он запрыгнул на сцену, она отскочила назад и попыталась ударить его ногой по руке с ножом, промахнулась, но попала по лицу. Он упал на спину и прокатился по полу.

Золотое, серебряное, янтарное: Коготь несся с одного конца зала, сребровласый Тарик в раздувающемся за спиной плаще – с другого. Но Мясник уже был на месте, уже закрыл ее от распрямляющегося Корда.

– Что происходит? – грозно спросил Тарик.

Не выпуская ножа из рук, Корд поднялся на колено. Его темные глаза перескакивали с дула вибралайзера на другое дуло, затем на когти пилота. Он замер.

– Нападений на своих гостей я не потерплю.

– Этот нож был приготовлен для вас, Тарик, – тяжело дыша, выговорила Ридра. – Проверьте архивы джебелевского персонафикса. Он собирался вас убить, Мясника подчинить гипнозом и прибрать к рукам власть на «Джебеле».

– А, – сказал Тарик, – один из этих. – Он обернулся к Мяснику. – Как раз пора, да? У нас такие случаи примерно раз в полгода. Я вновь вам признателен, капитан Вон.

Мясник выхватил у Корда, чье тело словно застыло, а глаза плясали, нож и стал его рассматривать. Повисло молчание, время которого отмеряло только дыхание Корда. Утонувшее в тяжких пальцах Мясника лезвие было сделано из печатной стали. Семидюймовая костяная рукоять была покрыта выступами, испещрена бороздами покрашена под орех.

Свободной рукой Мясник схватил Корда за черные волосы. Затем не торопясь погрузил нож до упора в правый глаз предателя – рукоятью вперед.

Вопль сменился бульканьем. Руки заметались и опали с Мясниковых плеч. Те, кто сидел неподалеку, вскочили на ноги.

Сердце у Ридры дважды ударило о грудную клетку так, будто хотело сломать ребра.

– Но вы даже не проверили… Вдруг я ошиблась… Может, там было еще что-то… – жалко трепыхаясь, бессмысленно протестовал ее язык.

Может быть, ее сердце остановилось.