Читать книгу "Девочка, которая пила лунный свет - Келли Барнхилл"

А ведьма надевает башмаки, когда идет воровать детей.

Вот почему она может появиться где угодно, сея горе и беду. Вот почему ее нельзя поймать. И мы ничего не можем с этим поделать. Печаль нашу ничем не исцелить.

Понимаешь, давным-давно, когда лес еще не был таким опасным, ведьма была совсем крошечной. Меньше муравья. Сил у нее почти не было. Знаний – тоже. И сеять боль она не умела. Как ребенок, заблудившийся в лесу, – вот какой она была.

Но однажды она нашла пару башмаков.

Не успела она надеть башмаки, как они в тот же миг перенесли ее на другой конец мира. Она стала искать магию. Она крала ее у других волшебников. Выбирала ее из земли. Вытягивала из воздуха, деревьев, цветущих полей. Говорят, она даже из луны выпила магию. И тогда она наложила на нас заклятие, и мир окутало облако печали.

Ну да, оно и сейчас никуда не делось. Вот почему мир вокруг такой серый и унылый. Вот почему надежда – удел несмышленышей. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше.

Глава 23, в которой Луна рисует карту

Луна оставила бабушке записку, в которой написала, что ушла собрать ягод и порисовать восход. Впрочем, Луна понимала, что, когда она вернется, бабушка, скорее всего, еще будет спать – в последнее время она спала очень много. И хотя старая ведьма уверяла, будто всегда столько спала и ничего не изменилось и не изменится, Луна знала, что это неправда.

«Мы все время врем друг другу, – подумала она и ощутила укол в сердце. – И никак не можем остановиться». Девочка положила записку на дощатый стол и тихо закрыла дверь.

Перебросив через плечо торбу, Луна натянула свои походные сапоги, обошла болото по большой дуге и зашагала вверх по тропинке, которая вела меж двух дымящихся груд золы к южной стороне кратера. День был жаркий и влажный, и Луна с отвращением поняла, что от нее начинает пахнуть потом. В последнее время с ней то и дело что-то такое происходило – то запах неприятный, то какая-то сыпь на лице. Луне казалось, что ее собственное тело устроило против хозяйки настоящий заговор; голос и тот иногда подводил.

Но это было еще не самое худшее.

Потому что случались и другие… ну, тоже вроде высыпаний. Вещи, которых она не могла объяснить. Впервые она это заметила, когда подпрыгнула, чтобы разглядеть птичье гнездо, но оказалась вдруг на самой верхней ветке дерева, за которую тут же уцепилась, чтобы не упасть.

«Это, наверное, ветер виноват», – сказала она себе, хотя, конечно, это отдавало безумием. Где это слыхано, чтобы порывом ветра человека забрасывало на верхушку дерева? Но другого объяснения Луна придумать не могла. «Это, наверное, ветер виноват» – не лучше и не хуже прочих. Она не рассказывала о случившемся ни бабушке, ни Глерку. Она не хотела их тревожить. Да и потом, она сама изрядно перепугалась: неужели с ней что-то не так?

А впрочем… Ветер, и все тут.

А потом, месяц спустя, когда Луна с бабушкой пошли за грибами, девочка опять заметила, какой у той усталый вид, как она исхудала до прозрачности, с каким трудом дается ей каждый хриплый вдох и выдох.

– Я так за нее волнуюсь, – сказала она, когда бабушка не могла ее слышать. Слова застряли у девочки в горле.

– Я тоже, – ответила бурая белка, цветом в точности как орех. Она сидела на нижней ветке дерева, свесив острую мордочку, и понимающе глядела на Луну.

Луна только через миг вспомнила, что белки не умеют говорить.

А еще через миг она поняла, что звери заговаривают с ней не впервые. Так уже бывало. Она точно это знала. Только не могла вспомнить, когда именно это было.

Позже она попыталась рассказать о случившемся Глерку, но оказалось, что на этом месте в памяти у нее осталась пустота. Даже ради спасения собственной жизни она не смогла бы вспомнить, что с ней произошло. Она знала: что-то было. Но что – не помнила.

Так уже бывало, сказал голос у нее в голове.

Так уже бывало.

Так уже бывало.

Она знала точно, и знание это пульсировало в ней, мерно стуча, словно шестеренки часов.

Тропинка повернула за первый из холмов. Болото осталось позади. Старое фиговое дерево раскинуло ветви над тропой, словно приветствуя путника. На нижней ветке сидел ворон. Красивый, гордый, в блестящих, словно маслом смазанных перьях. Он посмотрел Луне прямо в глаза, словно ждал ее.

«Так уже бывало», – подумала она.

– Привет, – сказала Луна, глядя в его золотистый глаз.

– Кар-р, – ответил ворон. Но Луна была уверена, что это значит «привет».

И тут она вдруг вспомнила.

Накануне она ходила в курятник и принесла оттуда яйцо. Одно-единственное, потому что больше ни в одном гнезде не было. Корзину Луна с собой не брала, поэтому яйцо пришлось нести в руке. Не успела девочка дойти до дома, как почувствовала, что скорлупа яйца задергалась и перестала быть гладкой, ровной и теплой. Теперь яйцо было острым, угловатым и неприятно скреб лось у нее в руке. Это было уже не яйцо. Это был ворон, самый настоящий ворон, который взлетел, сделал круг у нее над головой и стрелой нырнул в крону ближайшего дерева.

– Кар-р, – сказал ворон. Точнее, должен был сказать, как всякий приличный ворон.

Но на самом деле он произнес другое слово.

– Луна, – каркнул он. И не улетел. Устроился на нижней ветке рядом с домом и весь остаток дня следовал за Луной, куда бы она ни пошла.

Девочка не знала, что и думать.

– Кар-р, – снова каркнул ворон. – Луна, Луна, Луна.

– Тихо ты, – шикнула на него Луна. – Я пытаюсь думать.

Оперение у ворона было черное и блестящее, как и положено, однако когда Луна прищурилась и поглядела искоса, то разглядела еще один цвет – голубой с серебристым мерцанием по краям. Но стоило ей широко раскрыть глаза и посмотреть прямо, как ворон снова стал черным.

– Ты кто? – спросила Луна.

– Кар-р, – ответил ворон. Это означало «я самый лучший ворон в мире».

– Ясно. Только не попадайся на глаза бабушке, – сказала Луна. – И болотному кошмару, – подумав, добавила она. – Не надо их расстраивать.

– Кар-р, – сказал ворон. Это значило «ладно».

Луна покачала головой.

Этот ворон появился на свет каким-то необъяснимым образом. Необъяснимого вокруг было просто ужасно много. И все же вот он, ворон. Живой, умный, настоящий.

«Есть какое-то слово, которое все это объяснило бы, – подумала Луна. – Какое-то специальное слово для всего этого, непонятного. Должно быть. Только я никак его не вспомню».

Луна велела ворону не показываться, пока она во всем не разберется, и ворон послушался. Это и впрямь был замечательный ворон.

И вот он появился снова. Сидел на ветке фигового дерева как ни в чем не бывало.