Читать книгу "Творец - Анастасия Суворова"

Глава 7

Способность видеть, оценивать и создавать красоту — один из величайших даров Создателя. Я пользовался этим даром всю жизнь, не сознавая, насколько он грандиозен. Не понимая даже, что реализую в своей работе Его волю, помогаю осуществиться непостижимому Его замыслу. Только узрев воплотившийся в мире форм закон творческой энергии, я начал понимать, о чем говорил Олег Владимирович, убеждая меня, что у Творца нет иных рук, кроме наших.

Понимание это пришло, когда я впервые познакомился с моим новым творением. Случилось это, как и в прошлый раз — неожиданно. Я сидел в тесной кухоньке Псоглавца, мешал ложкой овощную похлебку в глиняной миске и думал о том, как соединить воедино внушительные объемы накопившегося материала.

Именно в этой уютной, не предвещающей ничего необыкновенного обстановке и свершилось чудо. Зеленые шарики брокколи и оранжевые поплавки моркови неслись по кругу вслед за ложкой, они сталкивались друг с другом, пока ни слились в одну общую массу. Размеренное, цветное кружение словно загипнотизировало меня, я даже не заметил когда именно и меня засосал этот смерч в глиняной посудине.

Я стал захлебывался соленой водой не сразу поняв, что соленая она вовсе не от того что я плаваю в супе. Поначалу мне не хватало кислорода, и я уже решил, что смерть моя станет самой нелепой из возможных. Но через несколько секунд легкие приспособились к новому окружению, и оказалось, что я и без кислорода неплохо себя чувствую.

Я огляделся по сторонам и понял, что нахожусь в море, или чем-то подобном. Вода была прозрачна и холодна, мимо меня проплывали диковинные существа с огромными пупырчатыми хвостами и плавниками. Походили чудо-рыбы, скорее, на птиц, больших, красочных, птиц. Плавая, они, создавали причудливые спиралевидные узоры. Приглядевшись повнимательнее, я заметил, что эти же самые рисунки украшают и их подвижные тела.

Налюбовавшись рыбами, я устремился ко дну, очень уж хотелось посмотреть, что я наплодил на этот раз.

Целый подводный город открывался моему взору, по мере погружения. Он не походил на сказочные дворцы морских царей, что я в детстве разглядывал на страницах моих книг. Это чудо нового света было грубовато-диким, естественным, природным, все здесь состояло из узорчатых хитросплетений, переливчатых каменных пород и витиеватых водорослей. В гигантских глыбах зияли фигурные отверстия, образуя тоннели. В них шныряла мелкая разноцветная живность с потрясающими жабрами, они походили на перья, тонкие прутики с сотней малюсеньких кисточек причудливо извивались в воде, и я понял, что это чудо — аксолотль. Я припомнил, как изрисовал с десяток листов, пока не добился удовлетворившего меня результата, и вот теперь эти существа с пышными гривами и крохотными, шустрыми лапками собирали тонкие нити цветущих ламинарий и обвивали их вокруг устремленных ввысь конусов, венчавших подводные скалы.

Вокруг было столько цвета и свежести, что я захмелел. Хотелось плавать внутри этой Атлантиды вечность, но я понимал, что не могу задерживаться надолго, дверь в Аметрин могла исчезнуть в любой миг.

К счастью, возвращение из моей новой Вселенной в предыдущую было не таким тягостным как прежние. Здесь меня ждал не пасмурный, пыльный город, а недоумевающий Псоглавец, сетующий на то, что похлебка совсем остыла.

Я стал рассказывать ему о месте, в котором только что побывал, и показывать зарисовки, что походили на увиденное мною, чем крайне поразил впечатлительного пса.

— Айсу говорит, ты скоро уйдешь от нас, — печально изрек он, таращась в блокнот. — Ты отправишься туда? — пес ткнул лапой в картинку, где изображались пещеры увитые красными и синими цветами.

— Да мой друг. Мир что я создаю, совсем еще молод и нуждается во мне больше, чем Аметрин. Но ты не грусти, я оставлю тебе перед уходом подарок.

Псоглавец, конечно, грустил, выдумывал новые гастрономические шедевры, пытаясь удержать меня всеми, доступными ему способами. Он ждал, когда я пропадал из поля его видимости, путешествуя по новому полотну мечтаний, и с еще более трогательной улыбкой встречал, как только я вырисовывался на горизонте этого мира. Это были те тонкие магические моменты, когда две Вселенные еще могли существовать одна в другой, но лишь по причине того, что их Создатель не покидал пока в своих мыслях предыдущей картины. Большая часть меня, все еще оставалась в Аметрине, не смотря на то, что я уделял много времени работе над новым полотном и довольно часто погружался в него.

Но я-то уже слишком хорошо знал, что невозможность развития новорожденного мира в границах уже существующего и являлась основной причиной, по которой переход был неизбежным условием завершения новой работы. Необходимость сменить акцент своего внимания с одного творения на другое в этой деятельности трудно переоценить. Все это было мне хорошо известно, и поэтому я готовился, готовился к расставанию.

Как только я узрел, каково содержание нового мира, название родилось само. Варгаар оказался не столь тонок, грациозен и скрупулезно выверен как Аметрин, в нем чувствовалась иная гармония: безудержная, стихийная, брутальная. Не тихие улочки, утопающие в кружевной тени деревьев, но широкие бескрайние просторы рождались в нем. Не высокие лучезарные шпили аметриновых башен устремлялись в курчавые облачка, но гигантские глыбы лазуревой каменной породы с вонзающимися в багровые небеса исполинскими вязами. Не белые барашки волн накатывали и омывали разноцветную гальку, но вспененные, дикие, словно мчащиеся кони, потоки обрушивались на здешние пески. Не только ласковое солнышко грело тело земли, но и антрациновые кипящие реки, что протекали по всему Варгаару. Они образовывали хитрый орнаментальный узор, исторгая влажный согревающий пар, в котором нежились вульфроги — длинноногие звери с агатовой чешуей и извилистыми каменными рогами. Не шелест лепестков от легкого бриза услаждал в моем новом мире слух, но песнь деревьев-гигантов, что слышна была на заре — в час, когда тайна ночи уступает место свету трех Солнц.

Звери, что населяли Варгаар, вышагивали уверенной хозяйской поступью, как по мягким замшелым тропам изумрудных лесов, так и по выжженным иссохшим пустыням. Были, правда, здесь и весьма мелодраматичные создания, навеянные любовными настроениями. Так, например, облака всех цветов и оттенков что я знал, плели из водных нитей крохотные смилодинны с перламутровыми крылами, отчего небо постоянно мерцало, особенно если светили все три Солнца. Умиляли и существа, уже описанные мною; обитатели морей и водоемов — пышногривые аксолотли всюду прикладывали свои крохотные лапки, стараясь приукрасить дом. Маленькие трудяги плели покрывала из морских и речных водорослей и цветов, устилая ими дно и каменные породы, что образовывали под толщами вод целые города.

Так чередовалась в новой моей картине лиричная перламутрово-цветочная грация и основательная брутальная первородность, отображавшаяся в грубых скалистых пластах, тянущихся на многие километры во все стороны, гордых, могучих животных и шальных стихиях.