Читать книгу "Имитация страсти - Евгения Михайлова"

– Я кое-что скажу тебе, Александр, – сказала я очень тихо, даже мягко. – Я никогда не была и не буду с тобой рядом. Именно поэтому тебе и пришлось на мне жениться. Для того, чтобы я была под рукой. А это совсем разные вещи – рядом и под рукой. Я с момента знакомства с вашей семьей сознательно хочу быть рядом с детьми. И только. Вот весь мотив, мой интерес. И лишь от него зависят мои поступки. Даже возможность проводить с тобой супружеские ночи. Сейчас такой возможности нет, я нужна сыну. Пойми это наконец, придурок. Тебе не будет хорошо, если потащишь меня силой.

– Размечталась… Да пошла ты… Завтра сама приползешь заглаживать свое хамство. На ровном месте, заметь. Я просто сказал, что соскучился по своей жене.

Он даже побледнел, но мне показалось, что не от ярости, а от обиды. Вот такие нежности у кровавого бандита.

Я сказала: «Спокойной ночи» – и пошла к детям.

Коля сидел одетый на своей кровати и пустыми глазами смотрел перед собой.

Когда я его поднимала, снимала грязную ветровку, футболку, джинсы, его руки и ноги болтались, как у тряпичной куклы. Я привела его в ванную, стала наливать воду. В это время Коля припал к раковине: его сотрясали рвотные судороги.

Я заметила в содержимом капельки крови. Наверное, рвутся сосуды. Я умыла его, помогла забраться в горячую ванну, лицо и голову освежала холодным душем. Давала воду с лимоном, несла всякую успокоительную чушь. Наконец вытащила его, уложила в постель, заставила глотнуть капли валерианы и сидела рядом, пока он не задремал. Погасила лампу на его столике, сама пристроилась на краешке кровати.

Кошмар начался через час.

Коля весь горел, метался то ли от страшного сна, то ли от жара. Он неразборчиво бормотал, хрипел, стонал.

Я могла разобрать только отдельные слова: «кровь, больно, не надо, я не могу, умираю».

Мне понадобилось много усилий, чтобы вытащить его из сна.

Прохладные компрессы на лоб и грудь, крепкий чай, растирания горящих ступней и ледяных ладоней. Лишь к рассвету мальчик пришел в себя. И начал рассказывать ровным голосом человека, который за несколько часов потерял все свое безмятежное прошлое вместе с радостями детства и приобрел лишь неотвратимую жуть настоящего.

То, что он рассказал, было, несомненно, правдой. Таких деталей никто не придумает. И я именно тот слушатель, который эти детали узнает.

Сначала отец привез его то ли в притон, то ли в игорный зал. Там было дымно, шумно, какие-то люди громко кричали, ругались, дрались до крови. Там же, как я поняла по детскому описанию, происходили сцены пьяной и продажной любви, попросту случка существ разного пола. Так мальчик узнал великую тайну человеческой близости.

Александр держал Колю в этом месте до тех пор, пока он со слезами не запросился домой. И он вроде бы его домой и повез. Но по дороге позвонил кому-то по телефону и сказал, что они зайдут еще в одно место. По делу.

Они вошли в большое здание, спустились по крутой лестнице, оказались в глухом подвале. Там на каменном полу лежал обнаженный и окровавленный человек, прикованный цепями к металлическим скобам в стене. Его рот был заклеен скотчем. Но когда Александр привел сына, скотч сорвали, и отморозки Груздева начали пытать человека, давая ему возможность кричать. Нож, паяльник, иголки, лом, которым ломали кости…

Я все это выслушала с окаменевшим сердцем.

Урок номер два оказался в тысячи раз страшнее первого. Что дальше придумает эта скотина? Что я могу придумать, чтобы хоть на секунду это предупредить? Возможно ли все это как-то прервать? Есть, наверное, лишь один способ: очень сильно пожелать, чтобы у Александра вновь возникли большие проблемы. Или как-то попытаться…

Я вновь подумала о предложении Харитонова. Просто позвонить и сказать: «Сделайте что угодно, только бы он отвлекся от детей».

До позднего утра я зализывала кровоточащую рану, в которую превратилась душа ребенка. Придумывала фантазии и мечты нашего освобождения, представляла и умудрялась описывать в деталях сказочные, прекрасные, мирные места, где всем бывает только спокойно и радостно. Даже что-то осторожно обещала. И позорно пряталась от вопроса: «Когда?»

Потом я позвала Ферузу, попросила принести в детскую завтрак на нас троих и передать мужу, что у Коли высокая температура, Петя тоже сегодня вялый. Мы останемся в комнате, и я решу, нужно ли приглашать врача.

Феруза принесла еду, вышла, затем вернулась и передала ответ Александра:

– Никакого врача. Пусть отлежится и встает. А Ксению я жду в кабинете.

Я вошла к нему часа через два. Он сидел за столом, ноги на столе, перед ним бутылка виски и стакан.

– Александр, я все знаю. И я поняла твою идею насчет мужской жизни. Но ты настолько перебрал и перестарался, черт бы тебя побрал, что никакому ублюдку такое в голову не пришло бы. По отношению к родному сыну. Остановись! Я прошу тебя и умоляю: остановись. Оставь их в покое.

Он какое-то время смотрел на меня тяжелым, неподвижным взглядом. А затем произнес почти вменяемый, даже горький текст:

– Нет. Ты ничего не поняла. Это я понял тебя. Ты хочешь спрятать моих сыновей, как клуша, под своими прозрачными перышками. А им жить совсем другой жизнью, как у меня. А меня каждую минуту ждет смертельная опасность. Не просто кровь или боль. И если мы не успеем первыми, то окажемся в положении того врага, которого Коля видел уже обезвреженным. Он шел разрушать мой бизнес и убивать меня. А потом, возможно, пришел бы с другими сюда по ваши души. Так обстоят дела. И если ты отказываешься понять такой порядок, то мальчик, мужчина будет должен его понять и принять. Или он научится нападать и защищаться, или он – добыча. Я не тороплю тебя, но я надеюсь на понимание. И не мешай мне, а я постараюсь не лезть в твои отношения с детьми. С моими, не забывай, детьми.

В ту ночь я закрыла дверь своей спальни изнутри на ключ и сломала свои несчастные мозги. Что ждет нас дальше? Самое невероятное – то, что Александр по-своему прав. Это его дети, его кровь, и мир должен перевернуться, чтобы их никогда не коснулась его судьба, его проклятая карма. Все опасности, которые он перечислил, они реальны. Над тем адом, в который он окунул ребенка, мальчики на самом деле могут пролететь лишь в каком-то счастливом случае избавления. Избавления от отца. От его участи быть застреленным, порезанным на куски, от его кровавых побед. И от его богатства, стало быть, от возможности жить в самом дорогом месте земли, учиться в лучшем университете, путешествовать, ни в чем себе не отказывать. Если до этого счастья детей вместе со мной не прикончат налетчики как единственных свидетелей убийства их отца.

Мои несчастные мозги… Были бы они в нормальной голове, там появилась бы единственная спасительная мысль: «Беги, Ксюха, беги от них всех. Это чужие дети, они вырастут, окрепнут, примут идеологию и ценности отца, вытекающую из них выгоду. Научатся гордиться его силой и победами, захотят стать такими же. Они переступят через тебя и твою жалкую преданность. Они отбросят тебя, как их отец вышвырнул из жизни слабую, наивную Василису.