Читать книгу "Пираньи Неаполя - Роберто Савьяно"

Первый скутер даже не попытался остановиться. Зацепившись ручкой за зеркало мопеда, коляска пришла в движение и быстро, как по льду, покатилась, накренившись. Раздался глухой удар – коляска достигла стены. Звук крови, нежного тельца, подгузников. Тонких детских волосиков, колыбельных, бессонных ночей. Через мгновение раздался детский плач и одновременно с ним женский крик. Ничего страшного, малыш лишь испугался. Его отец словно окаменел. Стоял и смотрел на юнцов, продолжавших свой путь как ни в чем не бывало. Они не остановились. Не оглянулись. И совсем не думали убегать в испуге. Нет. Они припарковали свои скутеры и пошли не спеша, по-хозяйски, как будто все здесь, на этой территории, принадлежало им. Растоптать, ударить, убежать. Быстрые, агрессивные, жестокие. Только так, по-другому они не умеют. У Николаса сердце билось, как сумасшедшее. Он ни о чем не сожалел, это был простой расчет – случившееся не могло сорвать их планов. На улице Костантинополи по обеим сторонам стояли полицейские машины, недалеко от того места, где парни оставили свои скутеры. Полицейские все вчетвером следили за матчем по радио и ничего вокруг не замечали. Все произошло совсем рядом с ними, но даже крики не заставили их выйти из машины. Что они подумали? Что в Неаполе всегда кричат, в Неаполе все кричат. Или так: лучше не вмешиваться, нас мало, мы здесь не авторитет.

Николас молчал, искал глазами нужного человека и думал, что дело могло бы обернуться куда хуже. Эта чертова коляска, нужно было толкнуть ее хорошенько, а не тащить за собой десять метров. Неаполь принадлежит им, включая тротуары, и все должны признать это.

Вот и он, человек дона Витторио Гримальди: шляпа, косяк во рту. Подошел медленно, не снимая шляпы и не сплевывая косяка, – Николас для него молокосос, а не босс, коим тот себя воображал.

– Архангел решил, что ты можешь прийти помолиться. Попадешь в часовню, если будешь следовать указателям.

Николас знал, как расшифровать послание. Архангел ждал его дома, но пройти к нему через главный ход запрещалось. Дон Витторио находился под домашним арестом и не мог ни с кем встречаться. Разумеется, везде были натыканы телекамеры карабинеров, даже если ты их не замечал. Но не камер стоило бояться Николасу, а соглядатаев клана Фаелла. Человек на площади Беллини их предупредил. Если кто-то из Фаелла застукает Николаса, решат, что он работает на Гримальди, и тогда ему не поздоровится. Точка.

На самом же деле Гримальди не воспринимали всерьез Николаса и его группу. Однако не хотели, чтобы по вине этих юнцов полиция и конкуренты заподозрили в чем-то Архангела, которому и без того неприятностей хватало.

Николас поехал на встречу с доном Витторио на мопеде. В Конокале он был никому не известен, хоть и мечтал об обратном. Парни из Системы, возможно, слышали его имя, но не знали в лицо. Для них он – один из тех, кто приезжает за травкой. Николас притормозил рядом с группой подростков и сразу попал в цель:

– Сколько просишь?

– Сто евро.

– Идет. Держи.

Травка перекочевала под задницу Николаса, под седло. Он сделал еще круг и остановился. Пристегнул свой “Беверли” и медленно пошел к дому Архангела. Движения его были четкими, решительными. Голова вспотела, он с трудом сдерживался, чтобы не почесать ее. Где это видано, чтоб боссы почесывались в ответственный момент?! Позвонил в домофон квартиры этажом ниже дона Витторио, как было велено. Ему ответили. Он назвал себя, выговаривая каждый слог.

– Синьора, это Николас Фьорилло, откройте!

– Открыто?

– Нет!

Он просто хотел выиграть время.

– Толкай сильнее.

– Да, да. Сейчас открыто.

Каподимонте

Рита Чикателло, учительница на пенсии, давала частные уроки по ценам, можно сказать, демократичным. К ней ходили все ученики ее друзей, тоже учителей. Те, кто в течение учебного года брал уроки у нее и ее мужа, хорошо успевали, в противном случае им приходилось подтягивать хвосты, то есть все равно заниматься с ней, но уже летом.

Николас поднялся на лестничную площадку спокойно, как ученик, обреченный на очередные мучения; на самом деле он давал возможность камере, установленной карабинерами, заснять все. Он считал, что она, как человеческий глаз, способна моргать, а значит, чтобы на ее сетчатке остался каждый твой жест, ты должен двигаться медленно. Телекамера карабинеров, которой может воспользоваться и клан Фаелла, должна увидеть именно это: Николас Фьорилло входит в квартиру учительницы. Все.

Синьора Чикателло открыла дверь. На ней был фартук, защищающий от брызг соуса и масла. В небольшой квартире было много детей, мальчиков и девочек, человек десять. Они сидели все вместе за круглым обеденным столом – учебники открыты, глаза опущены на айфоны. Они любили синьору Чикателло, ведь она не как остальные учителя, которые отбирают перед уроком телефоны, заставляя учеников придумывать невероятные оправдания: у дедушки операция; мама, если я не отвечаю, всегда звонит в полицию, – лишь бы посмотреть, не пришло ли сообщение на Вотсап, не появился ли очередной лайк в Фейсбуке. Синьора Чикателло телефоны не отбирала, даже урок в строгом смысле этого слова не вела – дети сидели перед планшетом (подарок сына на Рождество), подключенным к небольшим колонкам, из которых доносился ее голос, рассказывающий о Мандзони, Возрождении, Данте. В зависимости от темы, которую они изучали. Чикателло заранее записывала уроки, а затем просто кричала время от времени: “Оставьте наконец телефоны и послушайте урок!” Сама же она тем временем готовила обед, прибиралась в квартире, вела длинные разговоры по старому стационарному телефону. Потом возвращалась, чтобы проверить домашние задания по итальянскому языку и географии, а ее муж проверял задания по математике.

Николас вошел, пробормотал дежурное приветствие, но дети на него даже не взглянули. Открыл стеклянную дверь и вышел. Сюда часто приходили какие-то люди, здоровались и исчезали за этой кухонной дверью. Что там, за этой дверью, детям было неизвестно. В учительском доме они знали только комнату с планшетом и туалет, который находился с другой стороны. Об остальном не спрашивали, никому и в голову не приходило проявлять любопытство.

В комнате с планшетом был муж учительницы, он вечно сидел там перед телевизором, укрытый пледом. Даже летом. Ребята подходили к его креслу, показывали домашнюю работу по математике. Он доставал из кармана рубашки красную ручку и безжалостно исправлял их ошибки. Пробормотал в сторону Николаса что-то похожее на “добрый день”.

За кухонной дверью была лестница. Учительница молча указала наверх. Небольшой, ручной кладки проход связывал нижний этаж с верхним. Все просто: тот, кто не мог пройти к дону Витторио обычным путем, шел к учительнице. Дойдя до последней ступеньки, Николас несколько раз постучал по крышке люка. Услышав стук, дон Витторио лично наклонился, чтобы поднять крышку, его горло от напряжения издавало бульканье, шедшее откуда-то из груди. Николас волновался – дона Витторио он видел только на суде. Вблизи, однако, он не произвел на Николаса ожидаемого впечатления. Он казался старше и выглядел слабым. Дон Витторио впустил Николаса и с тем же бульканьем в горле закрыл люк. Не протянув руки, пошел вперед, указывая дорогу.