Читать книгу "Сестры зимнего леса - Рина Росснер"

Да что с ними со всеми? В полном недоумении иду дальше, высматривая Фёдора.

– Жиды всё под себя подмяли, всю нашу работу захапали, – говорит Софья Катюк, галантерейщица. – Денис, сынок мой, пришёл из армии, да так и сидит дома. А им всё мало, уже убивать нас начали. Не будь в Дубоссарах жидов, нам бы дышалось вольготнее.

На глаза наворачиваются слёзы. Они же наши соседи, наши добрые знакомые! Как они могут такое говорить?

Вот Фёдор за прилавком. Замечает меня.

– Где моя сестра? – вполголоса спрашиваю.

– Была да сплыла, – пожимает он плечами.

– Только не ври мне. – Я настроена решительно и повышаю тон. – Куда она пошла?

Внезапно его глаза меняются. Взгляд буквально пригвождает меня к месту.

– Я уже сказал тебе, что она приходила сюда, но ушла. И нечего обвинять нас во лжи. Все вы, жиды, одним миром мазаны, – говорит, точно сплёвывает.

Оторопело стою, не зная, что ответить. Какие страшные у него глаза! Наконец бормочу:

– Хорошо, хорошо.

Бегу домой. Ветки так и норовят вцепиться в воротник, хлещут по лицу. Корни – подвёртываются под ноги. Лес словно не пускает меня к сестре. Что-то здесь нечисто. Наверное, с Лайей беда, я чувствую несчастье, разлитое в воздухе. Только бы застать её дома, живой и невредимой! Читаю про себя молитву «Шма Йисроэль». Если с сестрой всё будет в порядке, я больше никогда не буду грешить. Господи! Отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою. Услышь меня, о Господи! Не согрешу я больше ни словом, ни делом, ни помыслом, охрани только сестру мою…

Врываюсь в дом и вижу Лайю, спящую в кресле-качалке.

– Данкен Гот! – выдыхаю я. – Благодарю тебя, Господи…

В хате пахнет чем-то пугающе-навязчивым. Кто-то здесь побывал, кто-то чужой. Но запах знакомый. Мысли скачут наперегонки с пульсом, кожа покрывается холодным потом. Я мешком оседаю на пол. Потому что пахнет медведем. Зверь забрался прямо к нам в дом, и Лайю некому было защитить.

Сестра открывает глаза, сонно моргает и оглядывается по сторонам, словно не понимает, где находится.

– Лайя, ты не ранена? – вскакиваю, бросаюсь к ней, обнимаю.

– Либа, здесь был медведь. – Она дрожит. – Я пришла, а дверь нараспашку…

– Тихо, тихо, не бойся…

– Я выбежала и увидела лебедя. Он меня спас. Я забралась на дерево и подождала, пока медведь не уйдёт. Перепугалась ужасно, и моя кожа… спина… Это началось, Либа, я почувствовала, что началось. Перья…

Медведь? Не за мной ли? Но зачем я ему? И лебедь… Неужто из тех, о которых говорила матушка? События разворачиваются слишком стремительно.

– А ты куда-то подевалась, мы же условились вместе пойти домой. – Лайя начинает раскачиваться взад-вперёд и скулить, точно обиженный щенок.

В руках она вертит венок из чертополоха, все пальцы исколоты в кровь.

– Лайя, твои пальцы!

Она опускает взгляд и пожимает плечами.

– Я и не заметила, – швыряет венок на пол. – Давай пить чай.

– Сначала перебинтуем тебе пальцы. – Приношу из кухни тёплой воды и чистую тряпицу. – Ты уже знаешь про Женю?

Лайя кивает. Молчу, не зная, как продолжить, потом с запинкой рассказываю:

– Не дождавшись тебя, я пошла на базар. Там люди говорили всякие гадости про евреев, а Фёдор… он мне нагрубил, – неуклюже заканчиваю я, не в силах подобрать правильных слов.

– Ты его с первого взгляда невзлюбила, – холодно замечает Лайя и сразу как-то отстраняется.

– Лайюшка, это неправда, – говорю я, сильно кривя душой. – Просто я… беспокоюсь за тебя.

– Они её никогда не найдут, – добавляет Лайя.

– Кто кого не найдёт? – Прекращаю промывать царапины и поднимаю взгляд.

– Женьку.

– Лайя, что ты городишь? Её уже нашли в саду Фельдманов. Или тебе известно что-то другое?

Сестра мотает головой. Я продолжаю промывать её руки.

– Лайя, признайся, ты что-то знаешь о Жене?

– Ничего я не знаю. – Она смотрит куда-то в пустоту.

– Но ты только что сказала… – Я сжимаю пальцы сестры. – Если тебе что-то известно, ты должна рассказать кахалу.

Лайя таращится куда-то мне за спину. Оборачиваюсь. Никого, кроме чужого кота на подоконнике.

– Брысь! – Я топаю ногой, но кот даже не думает убегать.

– Скоро у меня вырастут крылья, и я улечу, – шепчет сестра.

– Что? – Сердце обрывается.

Она отрешённо качает головой.

– Лайя, не пугай меня так, – прошу я, но она продолжает качаться из стороны в сторону.

– Лайя! – Я обхватываю ладонями её голову.

Она не сопротивляется, однако вся дрожит. Помогаю сестре дойти до родительской кровати, укладываю, укрываю одеялом. Пристраиваюсь рядом, обнимаю и баюкаю, как ребёнка.

Что же делать? Может быть, она заболела? Не сбегать ли за доктором? Встаю и принимаюсь ходить из угла в угол. Что мне делать?

Накрываю Лайю ещё несколькими одеялами. Вроде бы она наконец согрелась. Наверное, простудилась. Подожду, пожалуй, звать доктора. Всё-таки сегодня шаббес.

Развешиваю по окнам пучочки аниса, чтобы перебить едкую медвежью вонь, и до самого вечера читаю одну из тятиных книг о Талмуде, с головой уйдя в обсуждения убывающей и растущей луны. Вполглаза приглядываю за Лайей, бормочущей что-то во сне. Споры древних мудрецов помогают мне понять происходящее. Напоминают, что каждое новое поколение евреев сталкивалось с врагом, но всякий раз они одерживали победу, поскольку соблюдали заповеди и руководствовались наставлениями Торы. Горожане напуганы смертью Жени и исчезновением Глазеров. Талмуд подсказывает мне, что наши беды обязательно закончатся, это так же верно, как то, что день сменяет ночь, а на звёздном небе появляется долгожданный серпик молодой луны.

Кахал и полиция докопаются до истины, и всё вернётся на круги своя. Однако я не нахожу в Талмуде советов, как поступать, если в твоём доме побывал медведь, сестра лазает по деревьям за лебедями, а ты сама боишься, что вот-вот покроешься бурой шерстью. И при всём том тебе хочется защитить близких.

Уже после заката в дверь стучат. Выглядываю в окно и бросаюсь открывать.

– Довид!

– Я вышел сразу после того, как отец произнёс хавдалу.

Прежде чем он успевает что-то добавить, кидаюсь ему на шею. Довид обнимает меня. Ничего не могу с собой поделать. Весь день я просидела одна, гадая, что творится с Лайей. Я боюсь медведя, меня пугают разговоры, услышанные на базаре. В объятиях Довида я не чувствую себя одинокой. Из глаз сами собой начинают литься слёзы.

– Либа, – Довид берёт моё лицо в ладони, утирает мне щёки, – Либа, что случилось?