Читать книгу "Счастья тебе, дорогуша! - Татьяна Веденская"

– А у меня через неделю день рождения, – зачем-то сказала я, хотя эта информация и не представляла для Жанны никакого интереса. Во-первых, она послезавтра уезжает и, стало быть, поучаствовать никак не может. Во-вторых, даже если и так – я все равно не собираюсь его отмечать. Этот день рождения был первым, с которым я совершенно не представляла, что делать.

– Сколько стукнет?

– Тридцать четыре.

– Красотка. А ты ведь получаешься младше меня!

– А тебе сколько? – удивилась я.

– Сорок один, – сообщила она, страшно меня удивив. Она выглядела гораздо моложе. Может, тоже завести собаку?

– Хорошо выглядишь.

– А знаешь, почему? Потому что высыпаюсь, – заявила она, зевнув. Мы засуетились, вымыли в ванной посуду, составили на кухонный столик и разошлись по кроватям. Через несколько минут из-за тонкой двери я уже слышала размеренное дыхание трех носов (Жанны и ее любимцев, причем Василий Алибабаевич даже храпел), но я же спать не хотела совсем. Я просто села на подоконник, уперла ноги в стену и стала думать о своем. Что оно – мое. Жизнь идет дальше, и плохого в этом ничего нет. Просто отсчитываются годы. Может, и правда плюнуть на все и ребенка родить? Уехать домой, в Бердянск, мама будет счастлива. Что я буду тут делать? Кому я тут вообще нужна? Завтра пойду на работу, девчонки обрадуются. И что девчонки? И что с того, что я почему-то все-таки люблю этот город с его безумными развязками, от которых упал бы в обморок любой бердянский автомобилист? И люблю его вместе с пробками и давкой в метро, и с магазинами, на которые никаких денег не хватит, а теперь тем более, потому что денег вообще нет. Ну и что? Полюблю Бердянск. В Бердянске Яшка. Вот! Значит, ты все-таки думаешь о нем, глупая женщина. Думаешь, и от одних мыслей о нем, о его темных глазах, о его руках становится невыносимо хорошо и пронзительно одиноко одновременно. Но хорошо все же больше.

Через неделю жизнь практически пришла в норму. Жанна уехала. Я проводила ее до дверей, поняла многое про жизнь, глядя, как она прощается с собаками, почувствовала необъяснимую радость, когда поняла, что осталась в доме одна. За последние месяцы я практически никогда не имела возможности побыть одной. Оказывается, мне этого очень хотелось. За пару дней успела убедиться, что я-таки не совсем одна. Какое же это «одна», если в шесть утра перед работой тебя гонят бегом по улицам две здоровенные собаки, которые вместе весят значительно больше, чем ты. Кстати, после этого я приняла решение выгуливать их все-таки по отдельности, как бы это ни было проблематично для меня. По одному я все-таки хоть как-то могла их остановить. Хотя бы даже упершись ногами в землю и повиснув на поводке. На мои скромные «фу», «стоять» и особенно «домой» кони реагировали плохо. В частности Василий Алибабаевич. Нет, он по-своему принял меня, но просто не считал меня кем-то, до разговоров с которым стоит снисходить. Мало ли на свете хороших людей с виноградом. Что ж теперь, слушаться? С чего бы?

Но в целом и с ним все было неплохо, разве что засыпать из-за прогулок с собачками я начала прямо в десять вечера. Тем более что я вышла на работу и теперь по утрам запирала псов после прогулки и мчалась на Белорусскую, бежала по знакомой улице через знакомый мост к знакомому зданию. Я не была там больше трех месяцев, но на нашем болоте никогда ничего не меняется. И еще не успела пересечь проходную, как уже почувствовала, как же я по всем соскучилась.

– О, а вот и наша Марго! – заверещали девчонки. – Ну, наконец-то! Хоть на человека начала походить. Ну, как ты?

– Ничего.

– Как же ты нас всех напугала, – рассказала мне Раиса. – Я уже было совсем решила тебя уволить за прогулы, как вдруг звонит Зинка и сообщает, что у тебя пневмония. Знаешь, как меня потом совесть мучила? Ты как себя сейчас-то чувствуешь?

– Нормально, – успокоила я ее. – Можешь взваливать на мои хрупкие плечи весь ваш бумажный хлам. Буду отрабатывать.

– Вот и умничка, – обрадовалась она, тотчас же бросив меня на фланг счетов-фактур и накладных. Бездонное дно, непочатый край работы в любой период года. Ох, жизня ты моя горемы-ычная! Сидя за горой бумажек и ожесточенно перепроверяя номера счетов, я думала, что надо мне не тянуть и как-то решать с моим рабочим местом, ибо тут мне не просидеть долго. Хоть тут и девчонки, хоть тут и хорошо.

– Пойдешь курить? – спросила меня Вероника.

– А как же, – улыбнулась я. Мы вышли на лестницу и некоторое время молчали. Я даже не знала, с чего начать, так много со мной всего произошло. С удивлением я обнаружила, что, собственно, я совсем даже не готова на самом деле все ей рассказывать. Я совсем не горю желанием вытряхнуть на свет божий все мои мысли и чувства, не такие уж мы и близкие подруги. Мы просто работаем вместе. С некоторых пор я, оказывается, перестала чувствовать себя плотно окруженной кольцом близких, верных, любящих людей. С уходом Кешки из моей жизни ушла эта уверенность, но сегодня я обнаружила, что меня это больше не расстраивает.

– Ну, как отдохнула? – прервала молчание Вероника, выдохнув дым.

– Ты знаешь, отлично, – ответила я, выдыхая аналогичное облако. Я с удивлением отметила, что мне совсем не хочется откровенничать.

– Поправилась, выглядишь хорошо, – отметила она. – А как у вас с Кешкой?

– Да никак, – пожала плечами я. На Вероникином лице отчетливо проступило недовольство. Мол, а где же наши сплетни? Где наши жареные факты? Я улыбнулась и добавила: – Мы с Кешкой больше ни разу не встречались.

– Вот ведь какой. Столько лет прожили, и ни звонка.

– А я ему даже благодарна. На фиг он мне сдался, – пожала плечами я.

– Но как же ты будешь жить-то? – удивилась она.

– Ну, а ты-то как-то живешь же, – подметила я. Правда, что там говорить, Вероника-то хоть и не была замужем, но имела тут квартиру и маму, которая ждала ее с работы с горячим ужином. Но меня внезапно задел такой ее нездоровый интерес к моей персоне. Чего смотрите? На мне узоров нету и цветы не растут.

– Ладно, – пожала плечами она, затянувшись вновь. Мне стало как-то даже неловко, ну чего я к ней привязалась. Что поделать, если в течение многих лет я была постоянным источником каких-то новостей. То уходила от мужа, то возвращалась, то влюблялась, то разлюблялась, то на отдых уезжала в заморские края, откуда возвращалась с ворохом подарков. Чем она-то виновата, что я так вдруг переменилась и не хочу ничего рассказывать о том, как я, что я, какие у меня дела. Да кого я лечу, я о Яшке Ивлеве рассказывать не хочу. Но ведь послушать-то я могу? А то так я вообще без друзей останусь.

– Ну, а у вас чего новенького?

– У Зинки мужик, – сообщила мне она и в последующие дни я была удостоена всех самых малейших подробностей Зинкиного адюльтера. Он был женат, она не собиралась уводить его из семьи, прежде всего потому, что намерений создавать собственную у нее, в общем-то, и не было. Но роман был мощный, они уже просили у Вероники ключи от ее дачи.

– Да что ты говоришь, – старательно кивала я, но у самой в этот момент в голове крутились только списки вакансий, которые я скачала с одного соответствующего портала. Мне надо было срочно менять работу, у меня заканчивался собачий корм, на улице лил дождь, и я с ужасом думала, как поведу зверей гулять. Тут зонтом не отделаешься, особенно когда они побегут. А они бегают в любую погоду. Словом, впервые за долгие годы у меня оказалась столь насыщенная жизнь, набитая какими-то простыми, но очень важными делами и мыслями, что мне просто было жаль времени, которое я тратила на все эти сплетни. Возможно, в прошлом, чтобы заполнить какую-то пустоту, мне и было необходимо говорить, говорить, говорить каждую минуту, но теперь все изменилось. И слушая в столовой какую-то очередную Зинкину историю о какой-то очередной подруге, у которой роман с женатым окончился счастливой свадьбой, я вдруг поняла, что хочу поменять работу. Раз уж у меня поменялась вся моя жизнь.