Читать книгу "Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек - Василий Звягинцев"

Чем-то слова Шульгина Антона задели. Затронули, так сказать, струны…

— Ты как репей, Саша, прицепишься, не оторвешь. Ну, пошли к монитору, посмотрим, что у нас получится…

Когда они прощались, Антон, как когда-то, во времена их почти безмятежной дружбы, сказал, положив ладони на плечи обоих:

— Парни, я вас совершенно от души прошу — не лазайте больше в Сеть. Угробитесь вы там рано или поздно. Не ваш пока уровень. С аэроклубовскими летными правами можно в боевой истребитель залезть. И взлететь можно, и сесть иногда удается. Но не воздушный бой с асами вести… Квартира будет работать, даже в ростокинский мир, если повезет, откроется. В ней — безопасно! Совсем невмоготу станет — можете в Замок отступить, вам это уже давно предлагалось. Я его, считай, для вас от демонтажа спас. И формулу я вам короткую дам, чтобы зря астрал не сотрясали. Люблю я вас почему-то, хочу, чтобы наш общий мир лучше вы держали, чем какой-нибудь новый Гитлер или Пол Пот. Свято место пусто не бывает. Вы исчезнете, за сменщиками дело не станет. Ну, договорились?

Новиков замялся, не зная, что ответить. Слова Антона звучали искренне, насколько землянин мог оценить эмоции и побуждения форзейля. Или тех, кто, возможно, управлял его языком и голосовыми связками.

— Договорились, — ответил за них обоих Шульгин. — Нам, знаешь, тоже за просто так пропадать не хочется. Друзей и домочадцев сиротами оставлять. Но если очень надо будет, хотя бы здесь мы с тобой сумеем встретиться? Мы, знаешь, тоже к тебе привыкли…

Глава 10

Из записок Андрея Новикова.

«Ретроспективы»

Главное, что я вынес из последних событий, и в Музее, и в Замке — ощущение глухого психологического тупика. Можно поверить Антону как старому товарищу и всегда, в общем, благожелательно настроенному к нам «человеку». Будь он только человеком времен «первого Замка», я бы предпочел поверить.

Считая же его и «Тайным послом — форзейлем», и эффектором Игроков-Держателей, верить нельзя ни в коем случае. Где игра, там и блеф. Вообразите себя упрашивающим партнера по покеру: «Ну скажите, ну пожалуйста, у вас на руках флеш или две двойки? Мне это очень важно знать, если я казенные деньги не отыграю, меня в тюрьму посадят…» Особенно если партнер — профессиональный шулер, который с этого кормится.

Нормальная коллизия. И претендовать на что-либо иное — крайняя наивность.

И все же мы вернулись из Замка, в какой-то мере успокоенные Антоном, данными им «гарантиями» нашей неприкосновенности в пределах по-прежнему единственно родного для нас двадцать пятого года, да и разрешением без особой оглядки вновь пользоваться столешниковским переходным порталом. Я здесь называю «квартиру» так, потому что Антон сообщил мне формулу переключения ее на режим межвременного перемещения изнутри.

Во время событий тридцать восьмого года, когда совместными усилиями Шульгина, Антона и Сильвии реальность претерпела очередную деформацию с малопредсказуемыми последствиями, форзейль ухитрился, втайне от Лихарева, всадить в систему управления квартирой свои «эффекторы», которые в определенном смысле превратили ее в филиал Замка. Раньше только из него можно было выходить в почти любую точку пространства-времени, кроме «запрещенных» или «блокированных». Кем запрещенных? Да, наверное, теми же Игроками. Или законами природы.

А вот для чего Антон произвел такую перенастройку, для меня по-прежнему остается тайной. Вариантов ответа несколько, и степень достоверности каждого определяется только моим собственным воображением.

Первое: для своих собственных целей, когда он еще надеялся остаться на Земле в качестве шеф-атташе и исход борьбы непосредственно с агграми и собственным руководством представлялся ему неочевидным. Тридцать восьмой год, как всем понятно, предшествует и шестьдесят шестому, и восемьдесят четвертому, поэтому, связавшись с Сашкой там, он еще не был вполне уверен, как это отразится на событиях тридцати — пятидесятилетней удаленности.

Второе: чтобы действительно помочь нам, расширить «горизонт возможностей», когда сам Антон уйдет навсегда и мы останемся предоставлены сами себе и то ли доброй, то ли злой воле Игроков, к которым сам он и вся его цивилизация испытывали, при всей явной лояльности, отнюдь не христианские чувства. О причинах я уже писал раньше. Эта гипотеза имеет право на существование, если все же признать наличие у Антона «благородства» в человеческом смысле.

//Пометка на полях: здесь я снова демонстрирую присущую мне, похоже, имманентно, «презумпцию виновности». Что бы ни делали форзейли, аггры, Игроки, в глубине души я испытываю к ним недоверие и жду очередной пакости. А это ведь по большому счету постоянно заводит в тот самый философский и психологический тупик.//

И третье, проистекающее из второго: мы имеем дело с очередной выходкой Антона или его «хозяев» (я все время путаюсь в терминологии, потому что давно уже не в состоянии понять, как там у них все закручено в смысле взаимоотношений), имеющей целью направить вектор нашей деятельности в непонятную нам, но зачем-то нужную им сторону. Проще говоря, получив возможность использовать квартиру в новой сущности, мы непременно станем ее использовать, и это приведет к каким-то результатам. Но к каким?

Круговорот рефлексий, в которые я сам себя постоянно загоняю, утомляет гораздо больше, чем нестихающая зубная боль.

Я бы очень хотел найти способ заставить себя прекратить эти беспорядочные и бессмысленные метания воображения и совести. Да, именно так, наедине с собой и листами тетради я могу сказать, что данная «химера» (совесть) в нас по-прежнему присутствует, как бы смешно и глупо это ни выглядело с точки зрения любого нормального циника, не в обыденном смысле, а исключительно философском. Бытовой цинизм и «киническая» школа — разные вещи, согласимся с этим?

Не хочу слишком распространяться, но ведь на самом деле — получив ни с того ни с сего неограниченные возможности жрать, пить, иметь девушек и женщин любого класса и в любом количестве, распоряжаться людскими судьбами и вообще историей (от товарища Сталина — хоть настоящего, хоть в моем исполнении — все это требовало гораздо больше физических и нравственных сил), я уже пятый год испытываю намного больше отрицательных эмоций, чем позитивных. Уже и с Ириной отношения как-то странно разлаживаются…

Может быть, на самом деле лучше было бы остаться в сталинской личине? Это звучит дико с определенных позиций, но даже там смысла и определенности было больше. Есть роль, есть непреложное требование времени — и ничего больше. Так же, как у Черчилля, у Рузвельта, да хоть бы и у Лютера: «Я так стою и не могу иначе!»

И Румате Эсторскому было проще, он лишь участвовал в научном эксперименте, за который не нес личной моральной ответственности, пусть и в неприятных для него обстоятельствах.

А я? Зачем живу и зачем делаю то, что делаю?

Снял трубку телефона. Позвонил не Ирине, не Сашке, капитану Воронцову. Мог бы, вместо него, Алексею Берестину, но там разговор с раздиранием рубашки на груди непременно был бы окрашен личными тонами. Никто бы ничего друг другу не сказал «на ту тему», мы с ним давным-давно условились (вернее, это он мне объяснил), что никакого соперничества между нами не было, да и смешно, если б было. Однако…