Читать книгу "Геймер. Книги 1-4 - Юлия Игоревна Андреева"

ее любовник. Ненадежное место.

— Отчего же ты не отравила ее? Не пронзила ночью ее жирную шею? Почему ты вообще ничего не сделала.

— Я пыталась. — Айко сжала кулаки. — Ради нашего господина, ради Сиро я на все готова. Он спас моего братика, я всю жизнь буду в долгу перед ним, но только это… — Она набрала в легкие воздуха и выдохнула: — Не могу. Как хотите, Симада-сан, но не могу. Ведь Фудзико — мать Минору, а Минору — мой муж. Как могу я причинить вред его матери?

— Значит, тебе не важно, что твой муж как раз в этот момент осаждает крепость Амакуса Сиро? Что старый Грюку собирает войска для того, чтобы присоединиться к сыну? Что наш господин, возможно, уже ранен или, того хуже…

— Бог не допустит! — Айко торопливо перекрестилась. — Я уже пыталась отравить Фудзико-сан, пыталась столкнуть ее с лестницы, но вы же знаете, какая она толстая! Что я могу. А ночью, если я заколю госпожу, об этом сразу же станет всем известно. Меня арестуют и предадут позорной смерти. Моя семья лишится чести!

— Твоя семья и ты сама лишитесь чести, если ты пойдешь против нашего Сиро, так как его ведет Господь! Или, ради своей семьи, ты готова пойти против Бога?

— Ну я уже подкинула госпоже ваше письмо. — Айко чувствовала себя несчастной. Наверное, госпожа Фудзико права, и наилучшим в этой жизни является ранняя смерть, но Айко просто не могла умереть вот так — будучи обезглавленной самураями Минору или по-глупому зарезанной в бане, она должна была высылать деньги своей семье. То есть ничего она не должна, выходя замуж, женщина утрачивает прежние обязательства перед отцом, уступая права на себя мужу, но… Арекусу… именно Арекусу, а не Минору первым прознал о тяжелом положении ее семьи и назначил семье Айко ежемесячное содержание. Но она все равно, гадкая Айко, предавала добряка Арекусу, шпионя для отца Марка!

Айко зарыдала, закрывая рукавом лицо. В этот момент ей было безразлично, как она выглядела и что подумает о ней всевластный Симада Оно, потому что она, негодяйка Айко, предавшая свою новую семью, все еще хочет жить! Жить любой ценой, быть может, даже убив мать Минору. Нет! Этого она никогда не сможет сделать…

— Ты знаешь, что было в том письме? — Не позволив ей как следует нареветься, Симада тряхнул девушку за плечи, заставляя смотреть в глаза. — В этом письме я дал понять Фудзико, что если она хочет сохранить свою жизнь и жизни своих близких, ей следует отписать мужу и особенно сыну, чтобы они уходили из-под стен Хары. С тех пор прошло достаточно времени, но ни Минору, ни Арекусу не вернулись домой. У Сиро заканчивается вода и почти не осталось пищи. Но это еще не самое страшное — у них уже нет пороха! Поэтому я приказываю тебе пробраться к Фудзико и…

— Я не смогу убить госпожу! — Айко уже не плакала. Она тряслась всем телом, понимая, что сейчас ее будут убивать. — Давайте лучше я скажу им, что на меня кто-то напал в замке. Что меня пытались убить, потому что Фудзико-сан отказалась написать мужу. Что вы сказали, что убьете всех, всех, всех, если Минору и Арекусу не покинут поле боя! Я скажу, что убежала от вас! Я…

— Заткнись. — Симада Оно выпустил плечи Айко, так что та чуть не упала на пол, и тут же ее лицо обожгла пощечина. Айко вскрикнула, хватаясь за разбитую губу.

— Это, чтобы тебе поверили. Но если и после этого Фудзико не пошлет гонца к Арекусу…

— Пошлет, непременно пошлет. Только не бейте меня больше, я ведь того… я могу опять потерять ребенка, и тогда господин сочтет меня нерадивой и вернет родителям, и я уже не смогу помогать Сиро!

— От тебя и так не много пользы. — Симада Оно обтер руки о черную куртку, оглядев залитое кровью лицо Айко. — Ах да, еще. — Он схватил ее за рукав кимоно и рванул вниз, материя треснула, а Айко побежала прочь, путаясь в полах одежды и размазывая кровь по лицу.

«В следующий раз непременно убьет. Если я не прикончу Фудзико, обязательно убьет», — стучало в голове, но она была не в силах думать о смерти и только бежала и бежала, плача от счастья, что на этот раз ей удалось выбраться живой.

Ночь Юкки почти не спала, так как рядом с ней не было Сиро. Не спал весь замок. Ночь на тринадцатое апреля 1638 года выдалась тревожной и шумной. Несмотря на опустившуюся на землю темноту, воины сегуната не остановили штурма, затянув вокруг стен Хары живую петлю. Целый день Сиро был на стенах, но даже его присутствие, даже его невероятное влияние на людей не могло низвергнуть войска противников в геенну огненную, не могло разверзнуть почву под их ногами, внушить панический страх.

Защитники замка дрались как черти, спихивая со своих стен воинов сегуната, но это было сопротивление последнего отчаяния, после которого могла быть только смерть.

«Вот и сбылось, о чем мечталось, Минору рядом», — подумалось Юкки. Она не боялась умереть, то есть умереть в очередной раз. Конечно, было жаль расставаться со столь совершенным телом, лицом, равного которому, возможно, уже не удастся отыскать, но она продолжала оставаться на своем месте, запертая в замке и еще надежнее в теле Анны. Конечно, следовало спешно связаться с Минору или Арекусу, попытаться покинуть столь понравившееся ей тело, влететь в оболочку какого-нибудь воина, объяснить Минору, что к чему, где она находится, как будет выглядеть, чтобы он ненароком не убил ее, чтобы защитил от своих и чужих, но, а это Юкки уже пришлось узнать за годы скитаний по чужим телам, улететь и вернуться она могла только в одно — в свое подлинное тело, зарубленное в тюрьме сегунского замка в Эдо. Ни одна из попыток вернуться в покинутое тело после смерти ее настоящего тела не увенчалась успехом, сердце переставало биться, кровь застывала в жилах, и Юкки не могла повернуть время вспять. Теперь же после всех этих поисков и бесплодных попыток она боялась только одного — потерять и это тело.

К утру она все же сладко задремала, закутавшись в грязное одеяло и свернувшись клубочком. Заснула, как показалось, на мгновение, и была разбужена Сиро, который тряс ее за плечи и растирал шершавой ладонью лицо.

— Проснись, любимая, час пробил. — Голос Сиро был переполнен нежности, но Юкки ощутила в нем тревожные нотки. Проснувшись, она встретилась с уставшими глазами словно постаревшего