Читать книгу "Карфаген. Летопись легендарного города-государства с основания до гибели - Жильбер Шарль Пикар"

Глава 3

Карфаген во времена олигархии

К концу IV века до н. э. Карфаген стал таким, каким мы и привыкли его себе представлять: чем-то вроде Венеции античного мира, аристократической республикой, сдержанной и хорошо управляемой, в которой люди подчинялись закону, претворяемому в жизнь отлично вышколенными богатыми людьми строгих нравов. Этот строй описал Аристотель около 340 года; он всячески его одобрял. Из его рассказа видно, что этот период в истории Карфагена разительно отличался не только от предыдущего, но и от того, что за ним последовал, и современному историку крайне трудно понять, как это случилось.

Переходный период и революция: 396–373 годы до н. э

Восстания и перемены сделали первую четверть IV века до н. э. крайне неспокойной. Однако, суммировав все события, которые произошли за эти годы, можно сделать ряд выводов.

После смерти Гимилько карфагеняне избрали нового царя, которого звали Магон. Главной его задачей стало подавление ливийского мятежа. Тысячи восставших спустились с гор и вторглись на пуническую территорию, прихватив с собой крепостных крестьян с окрестных полей. Карфагенянам пришлось укрыться за стенами города, который был осажден. Враг занял Тунис, и беглецы бросились бежать в Карфаген. В переполненном людьми городе вспыхнули болезни, и он вскоре обезлюдел. Среди ливийцев, однако, не было согласия. Диодор сообщает нам, что восставших было 200 тысяч, и они вскоре начали страдать от голода. Некоторые из их лидеров были подкуплены, и они постепенно растеряли свои силы и вернулись домой.

Теперь Магон мог подумать о том, как отомстить Сицилии. Дионисию стало уже тесно на острове, и он попытался овладеть проливами, намереваясь после этого вторгнуться в Италию. Однако сикулийцы, жители Этны и Региума, расположенного на самом краю Калабрии, оказали ему сильное сопротивление. В 393 году до и. э. против тирана одновременно поднялись Агригентум и Мессина, и Магон воспользовался представившейся ему возможностью вторгнуться на Сицилию. В отличие от своего предшественника Ганнибала он явился как защитник свободы, а не как завоеватель и разрушитель. Он пошел на Мессину, призвав греков и сикулийцев присоединиться к нему.

Магон не одержал военной победы, но ему удалось совершить очень важный дипломатический маневр. Дионисий не постеснялся вступить в союз с луканами (южной ветвью оско-умбрийских народов Апеннин) против греков, живших в Италии, и последние образовали конфедерацию, взяв себе в союзники Карфаген, чтобы противостоять ему. Более того, этруски, в частности жители Кере, с тревогой наблюдавшие за тем, как сиракузский тиран захватывает все новые и новые территории, с радостью достали из своих архивов договоры, которые когда-то заключил тефария Велиунас. Благодаря союзу с Римом, который превратился после заключения этого договора в федерацию, Кере сделался очень важным городом, восстановил свой флот и стал держать под присмотром море между Италией, Корсикой и Сардинией. Рим недавно захватил Вейи, удвоив свою территорию.

Дионисию противостояла мощная коалиция, и он не постеснялся пригласить к себе на службу очень опасных бойцов, галлов. Последние наводнили Этрурию и Падану, захваченную сто лет назад; они овладели Фелсиной; вторглись в северо-восточную часть Апеннинского полуострова и заняли Эмилию и Марш до границы с Римини. Когда их орды начали форсировать Апеннинские горы, они предложили тирану Сиракуз свои услуги. Последнего не смутил дикий облик этих неожиданных союзников, а их захват Рима в 386 году до и. э. продемонстрировал ему, на что они способны.

Таким образом, в начале V века до н. э. все Центральное Средиземноморье было готово вступить в войну. Дионисий нанес удар с запада, и поначалу ему сопутствовал успех. Ему удалось наконец овладеть Региумом (387 год), а его флот начал систематически, один за другим, занимать острова и морские базы в Ионическом море, в направлении Греции. Его послов прогоняли как собак, стоило им только появиться на религиозных панэллинских праздниках.

Магон не стал тянуть, и впервые в истории Карфагена высадил свои войска в Южной Италии (383 год). Ему удалось вернуть в свои дома жителей небольшого греческого города Хиппониума (Вибоны) в Бруттиуме, которых изгнал оттуда Дионисий (379 год). К сожалению, военные дарования Магона сильно уступали его дипломатическим способностям. В предыдущую кампанию удалось избежать решающей битвы между двумя противоборствующими армиями, но, когда карфагенские и сиракузские войска встретились в Калабе, Магон пал на поле боя вместе со многими своими сподвижниками. Командование принял его сын, который жестоко отомстил за смерть отца: сиракузская армия была разгромлена под Кронионом, потеряв 14 тысяч человек. Среди них оказались брат Дионисия и самый способный из его командующих, Лептинес. Однако в Карфагене снова вспыхнул мятеж, а с ним пришла ужасная эпидемия чумы, которая, по-видимому, свирепствовала почти без перерыва целых тридцать лет! Совет старейшин решил обсудить условия почетного и выгодного мира. Карфагену, естественно, было разрешено сохранить за собой всю западную часть Сицилии с Селином и страной элимийцев; он обязался отказаться от претензий на Агригентум, хотя часть территории на западном берегу реки Халикус ему все-таки удалось сохранить за собой. Дионисий признал свое поражение, согласившись выплатить контрибуцию в тысячу талантов.

Мы узнали об этих событиях из не очень удачной книги, описывающей события весьма претенциозно. Для автора этой книги Карфаген был извечным врагом, но тем не менее она представляет для нас определенный интерес. Карфаген изображен в ней в таком свете, в каком в свое время во французских учебниках для начальной школы изображали Германию. Поэтому нет ничего удивительного, что мы с большим трудом, пользуясь одним лишь этим фрагментарным свидетельством, можем представить себе внутреннюю политическую эволюцию Карфагена в этот очень важный для него период.

И первый вопрос, который надо себе задать, звучит так: привел ли разгром Гимилько к коренным изменениям режима? Маурин, который, как мы уже убедились, великолепно интерпретировал историю внутреннего развития во времена династия Магонидов, полагал, что привел. Он считал, что Гимилько стал последним представителем этой семьи, которая после его самоубийства была проклята и с тех пор уже больше не допускалась к власти. Согласно Маурину, в 396 году власть захватила аристократия, создавшая политический трибунал Одной Сотни и Четырех, который должен был следить, чтобы она больше никогда не попадала в руки одного человека.

Однако автор данной книги не согласен с этой точкой зрения. Диодор сообщает нам, что в 398–396 годах флотом Гимилько командовал некий Магон. Вполне возможно, что этот генерал и стал преемником разбитого царя. В то время все важные военные посты по-прежнему находились в руках правящей династии, и более чем вероятно, что этот Магон, тезка основателя династии, тоже был ее членом. Белох и Уормингтон разделяют эту точку зрения.

Магон, по-видимому, имел такую же власть, как и его предшественник, – он был в первую очередь царем, а потом уж – генералом; и он остался царем до самой смерти. Его похоронили с большой помпой, что свидетельствует о священном характере его власти, а на трон вступил его сын. Маурин пытался доказать, что этот царь гораздо сильнее зависел от совета старейшин, чем его предшественники в V веке до и. э. Впрочем, ему пришлось признать, что единственное вмешательство совета в государственные дела состоялось только после битвы под Кронионом, уже после смерти Магона, когда трон был еще свободен. Как и в случае с Гимилько в 406 году, наследника могли короновать только в Карфагене, а до этого его власть была ограниченна. Поэтому сыну Магона пришлось ознакомить Карфаген с условиями мира, предложенными Дионисием. Даже в V веке правители из династии Магонидов не могли принимать важных дипломатических решений без согласия старейшин и народа. В 391–383 годах наблюдалась полная координация между военными действиями и дипломатическими шагами, а это, по-видимому, означало, что контроль за внешней политикой в Карфагене в эти годы находился в руках одного человека.