Читать книгу "Пуля для карателя - Александр Тамоников"

— Тебя как зовут, парень? — спросил Иван.

— Юзеф… Юзеф Маранц… — поколебавшись, ответил тот. — Первый батальон суперинтенданта Канторского…

— Это не надо, — перебил Иван. — Фонарь одолжишь?

Тот снова поколебался, протянул фонарь. Парень был сравнительно молодой, плечистый, скуластое лицо, нос с горбинкой. В черных волосах поблескивали редкие седые пряди. Жизнь у человека была не сахар. Тоска теснилась в воспаленных глазах. Он держался, но можно представить, что чувствовал после гибели всех своих людей. Таврин прошел назад от развилки. Справа в бетонной стене чернел прямоугольный проем шириной меньше метра. В него загибались какие-то кожухи, трубы, которые меньше всего волновали, но вот сам проем… Он оперся о стену, заглянул внутрь. Бетонный мешок, все в грязи, слева простенок, способный укрыть несколько человек, трубы до потолка, прорезающие потолок и противоположную стену — в общем, дело темное…

Вернувшись в коллектор, Иван прислушался. Погоня будет. Обязательно пойдут. Хотя бы по его пропавшую душу. Могли бы сразу пойти, но масса разрушений от собственных гранат, пока еще разгребут… Все шестеро навострили уши, затаили дыхание. Он вернул фонарик владельцу, шепнул, чтобы притушил яркость до минимума. С той стороны, откуда они пришли, доносился слабый шум.

— Ой, пойдемте скорее! — заволновалась немка. — Догонят, разбираться не будут…

Мозги у этой дамочки, по крайней мере, были. Разбираться никто не станет — кто тут немец, кто поляк…

— Нас преследуют, — пояснил ей Иван, — будут здесь минуты через три. Если убегать, в покое не оставят, будут висеть на «хвосте» и мотать нервы. Не думаю, что их много — человек пять, шесть. У меня автомат «МР-40» и пара магазинов к нему. Кто-нибудь способен помочь?

— У меня пусто, — бросил мужик с «нестандартными» ушами.

— И у меня, — вздохнул Ковальский. — Была граната, но выпала из кармана, пся крев…

— У меня «МР-40» и магазин… — подумав, проинформировал Юзеф Маранц.

— Выступим общим фронтом, парень, ты как? — улыбнулся Иван.

— Можно…

— Предлагаю позднее обсудить, кто мы такие и чего хотим. Пока у нас один враг, и он через пару минут будет здесь. Уходим туда, — кивнул Иван на проем, — там простенок, потайной закуток, куда они вряд ли заглянут. Мы с тобой, Юзеф, крайние… Идея такова — они подходят к развилке и начинают совещаться, по какой из веток идти… Ты, кстати, знаешь, по какой нам надо?

— Конечно… По левой.

— Отлично. Строй нарушат, собьются в кучу. В этот момент мы с тобой сзади…

— Понял, не глупый, — пробормотал Юзеф.

— Меня возьмете? — спросила Маша.

— Не возьмем, — возразил Иван, — только толкаться зря. Будь как все и наберись терпения…

В истерике никто не бился — даже немка, особа нервная и чересчур эмоциональная. Против старшинства человека в драной немецкой форме никто не возражал. Люди исчезли в проеме, уходя за угол. Юзеф прислонился к стене, передернул затвор, убеждаясь, что механизм работает, развернул ухо по «ветру», прислушался…

Секунд через сорок коллектор зашумел. Вонючую жижу бороздила группа лиц, увешанных снаряжением. Покрикивал старший: «Шнель, зольдатен, шнель!» При полном облачении, в шлемах, с ранцами, вооруженные автоматическим оружием — они двигались цепочкой по одному, держа автоматы на изготовку. Иван подглядывал из-за простенка, как они проходили. Безучастные ко всему, послушные воле старшего, солдаты брели по воде в надвинутых на лоб касках, даже не смотрели по сторонам. Словно призраки проходили мимо проема — мрачные, серые, какие-то эфемерные. Двое… четверо, пятеро… Отблески света скользили по стенам. Еще двое… Последним шел старший, он тоже нес фонарь. Иван отшатнулся — унтер-офицер заглянул в проем, поднял фонарь над головой. Помещение не вызвало интереса. Возможно, он не заметил, что за простенком имеется закуток. Офицер отпрянул от проема, побежал догонять своих…

Они действительно уперлись в развилку и не знали, куда идти. «Богатыри» на перепутье. Слышались озадаченные возгласы. Солдаты сломали строй, стали толпиться. Унтер, расталкивая подчиненных, пробирался в передние ряды. Иван все четко рассчитал. Они решили, что в тылу у них полная безопасность!

Немцы обсуждали поступившую проблему, унтер склонялся к мысли, что надо разделиться. Кто-то на корточках обследовал оба входа и недоумевал: нет признаков, что здесь проходили люди. «Какие должны быть признаки? — резонно вопрошал другой. — Окурки, прилепленные к стенам? Пояснительные стрелки, чтобы нам легче было ориентироваться?» Кто-то вяло засмеялся. Никто не обернулся, когда у них за спиной выросли двое. Лишь когда по спинам замолотил свинец, вспыхнула паника! Троих повалили сразу, двое успели обернуться, вскинули автоматы — и отправились к своим германским праотцам. Пули рвали обмундирование, застревали в телах. Люди метались, натыкались на стены, падали, захлебывались пахучей жижей. Офицер, возмущенно каркая, выстрелил из «Парабеллума», но пуля всего лишь срикошетила, умчалась в коридор. По нему ударили одновременно, отправив плавать в жиже…

Юзеф освещал дорогу фонарем. Иван брел в рассеянном свете по мертвым телам…

Второй волны ожидать не приходилось, слишком дорогое удовольствие. На всякий случай выждали пару минут, потом двинулись дальше. Народ повалил из проема — возбужденный, весь на нервах. С этой минуты Маша не отходила от него ни на шаг — словно опекунство над ним взяла. Юзеф пристроил фонарь на мостик, и финальная сцена картины «После боя» осветилась почти полностью. Съежилась в комочек молодая немка, с ужасом глядя на своих мертвых соотечественников. Ее никто не шпынял, не до нее. «Пять минут на грабеж?» — пошутил Януш. У мертвых отобрали оружие, сняли ремни с патронташами, избавили от ножей, гранат. Большая часть оружия промокла, но, возможно, не критично — после чистки и протирки все должно работать. Затем сняли с них ранцы, извлекали аптечки, наборы бинтов, фляжки с водой, к которым тут же присасывались. Януш радостно воскликнул: первым обнаружил сухой паек — две банки консервированных сардин, галеты, шоколад. В остальных ранцах тоже была еда, а еще какие-то женские платки с узорами, теплые носки, перчатки, пара шерстяных кофт, сигареты с зажигалками, нашлись даже работающие фонари. Мужчины взваливали ранцы на плечи — они были удобными и компактными. Маша вооружилась — рассовала по карманам запасные обоймы к «Парабеллуму», повесила на спину автомат. Ивану приглянулся нож в кожаном чехле — сравнительно короткое лезвие, массивная костяная рукоятка.

Снова потянулись коллекторы и прочие подземные коммуникации. Люди страдали от нехватки кислорода, брели по жиже, по каким-то мешкам с непонятным раскисшим содержимым, источающим едкий запах. Прямоугольные проходы сменялись плавными закруглениями. Снаружи доносилась отдаленная канонада, ее скрадывала толща земли и бетона. Какой-то заброшенный узел связи, обломки оборудования, ворохи проводов, свисающие с потолка, разбитые радиостанции и телефонные аппараты. Секретный объект когда-то принадлежал Армии Крайовой, судя по изодранному плакату, на котором бравый воин в польской «конфедератке» пронзал штыком похожего на Кощея эсэсовца. На стенах матово проступали брызги засохшей крови. Посторонних в окрестностях не было, только пара высохших трупов в канавке под мешковиной. В этой юдоли печали группа сделала привал. Наручные часы с руки убитого унтера показывали пять утра — недолго до рассвета. Люди сели на пол в кружок, достали еду, воду, жадно пили, жевали. Молодая немка, насытив желудок, свернулась в клубок, уткнувшись в ногу еврейскому боевику, который ее не отдергивал, но как-то странно поглядывал на девушку. Маша сидела рядом с Иваном. Ее лицо почернело от усталости, она куталась в накидку, словно стеснялась перед приличным обществом своей щеголеватой офицерской формы с петлицами Люфтваффе.