Читать книгу "Забыть нельзя помнить - Агата Горай"

Обессиленные и довольные, мы лежали на смятых простынях, когда Павла завела этот разговор.

– Но ведь я осторожен и все вполне объяснимо.

– Нет-нет, нужно показаться врачу.

После посещения гинеколога мы узнали, что Павла вполне может стать мамой, но это будет проблематично сделать из-за неправильного устройства ее женских органов. Пожилая женщина-врач стала успокаивать нас и убеждать, что ничего страшного и все у нас получится, только нужно чаще обычного пробовать.

– Дети рождаются от любви. Им без разницы, как устроена ваша матка. Поверьте, я много всего повидала на своем веку. Иногда у людей все в полном порядке, а дитя не появляется. А бывает, что все показатели и анализы утверждают, что женщине никогда не стать мамой, а она возьмет да и забеременеет. Так что у вас все будет хорошо, даже не переживайте.

– Вот как. – Павла как-то непривычно грустно ухмыльнулась, и если бы я не знал, что моей супруге дети нужны не больше, чем слону рога, я бы решил, что новость ее не обрадовала. – Моя мать рожала практически всю жизнь – двенадцать детей, немало. А я, оказывается, не способна выпустить в этот мир даже одного. Забавно природа шутит.

Врач раскрыла было рот, видимо, чтобы выпустить очередную порцию оптимизма, но Павла не дала ей этого сделать.

– Нет, вы не переживайте, все нормально. Это я так… Вспомнилось. – Жена обернулась ко мне, стоявшему у двери с кепкой в руках, и натянуто улыбнулась. – Много детей не принесли моей маме счастья. Отсутствие детей вряд ли принесет нам горе. Спасибо вам.

И вот, мне без двух лет сорок, а я узнаю, что стану отцом. Похоже, пожилая врач была права: «Дети рождаются от любви», а у нас с Павлой больше, чем любовь.

– Кстати, Георгий, у нас есть около семи месяцев, чтобы насладиться сексом, поскольку после рождения ребенка я больше не допущу тебя к своему телу.

От неожиданности я онемел. Растерянно хлопая ресницами, я наблюдал, как жена приводила себя в порядок, ведь рабочий день никто не отменял. Ее слова были похожи на бред, но я слишком хорошо знал Павлу – если она что-то решила, никто не заставит ее передумать. В своих убеждениях и суждениях Павла, в девичестве Сыч, непоколебима, и мне ничего не остается, как соглашаться со всеми ее решениями и принимать их как свои. В конце концов – впереди нас ждут семь месяцев сумасшествия без границ.

Павла – Георгий

Январь 1971

– Скажи, это стоило того? – В тишине, при свете ночной лампы, я сижу на полу детской спальни с ворчащим свертком в руках. – Я спрашиваю тебя, наши бессонные ночи, расшатанные нервы и пропитанные до последней ниточки детскими испражнениями вещи стоят жизни вот этой девочки?

– Эта «девочка» – наша дочь. – Муж осторожно приближается и касается затылка малышки ладонью. – Не говоря уже о том, что жизнь любого человека бесценна.

– Георгий, перестань нести чушь! – Я вскакиваю и кладу дочь в кроватку. – Не нужно со мной как с умственно отсталой. Я знаю, кем является для нас это дитя, но я не понимаю, почему, кроме нелюбви, если не сказать большего, я к ней абсолютно ничего не чувствую. Почему ее жизнь бесценна, а моя, благодаря ей, уничтожена?

Мой голос пропитан разочарованием и отчаянием, которые сдержать в этот раз выше моих сил.

– Павла, что ты такое говоришь? С чего это ты решила, что твоя жизнь уничтожена? А то, что материнский инстинкт у тебя еще не проснулся, не страшно. Я где-то читал, что у женщин бывают послеродовые депрессии…

– Хватит! Остановись! – Схватившись за голову, я не даю мужу закончить фразу, а начинаю метаться по комнате, будто запертый в клетку крысеныш. – Не нужно меня лечить, ты не психиатр, в конце концов! Я знаю, о чем говорю. Эта девочка вынуждает меня сидеть дома, когда все мое нутро рвется на работу. Она измучила мои соски так, что мне больно носить бюстгальтер. Этот ребенок постоянно требует к себе внимания, и я даже книгу не могу спокойно прочесть, не говоря уже о том, чтобы заняться написанием учебных планов. Я задыхаюсь в этих четырех стенах от зловония рвотных масс, мочи и молока. Я чувствую, что начинаю деградировать, понимаешь? Она уничтожает мой мозг, заполняя его только своими потребностями! Я теряю себя настоящую. Мой мир рушится. А хуже всего знаешь что? Понимание того, что мой «материнский инстинкт» был растрачен мною в подростковом возрасте на братьев и сестер и я никогда не полюблю этого ребенка. Рожать было ошибкой, о которой, боюсь, мне еще не раз придется пожалеть.

Муж делает несколько шагов и крепко прижимает меня к своей груди.

– Павла, не накручивай себя. Да, малышка отнимает у тебя сейчас много времени, но ведь это не навсегда. Да, ты почти два десятка лет была полностью предоставлена только себе, самообразованию, карьере и прочим вещам, а с появлением Киры все изменилось, но это вовсе не означает, что так будет вечно. Дети растут быстро, и ты заметить не успеешь, как из дома испарятся такие ненавистные тебе ароматы. Твой мир не рушится, а на время стал другим. Назад малышку уже не втолкнешь, поэтому глупо рассуждать о том – было ли решение о ее появлении в нашей семье правильным. Стоит хотя бы попытаться не зацикливаться на своей нелюбви. Школа от тебя никуда не денется, и уже в сентябре ты, если не захочешь продлить декрет, сможешь вернуться на работу. Вот увидишь, все образуется, и от твоих нынешних мрачных мыслей не останется и следа. А рассуждать о наличии материнского инстинкта не советую, ты уже мать, и этого никто и ничто не изменит.

– Мало родить ребенка, чтоб иметь право называться мамой, – потерянно шепчу я. – Ты ведь знаешь, что всю свою взрослую жизнь я старалась быть идеальной во всех отношениях – женой, начальницей, женщиной, но, боюсь, мне никогда не стать идеальной матерью. Обещаю, я возьму себя в руки и буду изо всех сил стараться справиться с этой ролью, чтоб никто и никогда не смел бросить в меня камень со словами: «Прежде чем от нас требовать и учить уму-разуму наших, на свою посмотри». Пусть не в моих силах подарить нашей дочке любовь, но хорошее воспитание, образование и все то, чего лишены были в свое время и ты, и я, я сумею ей дать.

– Мы сумеем, – подытожил муж и нежно коснулся моих губ, но не более того. Близости между нами не было с сентября семидесятого, если не считать редкие оральные утехи.

Георгий оказался прав – все и в самом деле разрешилось. Уже в мае я подыскала малышке няню. В июне отучила ее от груди. В июле возвратилась из быстротечного декрета на работу. В сентябре жизнь вроде как и вправду возвратилась в привычное русло. Одно осталось неизменным – я не стала любить дочь так, как положено. Видно, быть не такой, как все, мой крест. А быть может, все гораздо проще – у меня просто нет сердца, и в этом не повинны ни мои несчастные братья с сестрами, ни родители, ни общество. Я такой родилась, и исправить ничего нельзя. Я не могу включить собственное сердце на отметку «любить», так же как и не могу отключить мозг и перестать думать, анализировать, прогнозировать, планировать.

Муж, который утешал меня из-за тревоживших мыслей по поводу отсутствия материнского инстинкта, и сам-то не особо баловал нашу дочь вниманием. Он вырос в детском доме и никогда не знал родительской ласки, заботы и любви, поэтому и не умел сорить подобными вещами. Хотя я видела, что в его сердце живет любовь к ребенку, просто он не умеет ее демонстрировать. Любовью искрились его глаза, когда он смотрел на крупную рыжеволосую девочку, собственное отражение. Любовь витала в воздухе, когда ночью, вместо собственного сна, он сидел у ее кроватки и молча охранял ее сон. И даже в том, что Георгий от рассвета до заката пропадал на работе, проявлялась высшая степень заботы и любви – он беспокоился о будущем нашей дочери, о том, чтобы она никогда и ни в чем не знала лишений. Я же просто старательно играла роли образцовой жены и матери.