Читать книгу "Синий лабиринт - Линкольн Чайлд"

Шпандау еще несколько секунд молчал. Потом на его обычно бесстрастном лице появилась улыбка.

– Агент Пендергаст, – сказал он, – я с удовольствием сделаю все, о чем вы просите.

25

Покинув тюрьму, Пендергаст поехал на юг от Индио. День начал клониться к закату, когда он съехал с главной дороги и остановил машину под грозными очертаниями кряжа Скаррит-Хиллс.

Он поднялся на вершину и посмотрел на восток. Между ним и мертвым берегом Солтон-Си находился «Фонтенбло», его аляповатые неровные очертания терялись среди бескрайних просторов. Все было спокойно. От горизонта до горизонта, протянувшегося в бесконечность, ни малейшего намека на жизнь. Единственным его собеседником был слабо стонущий ветер.

Пендергаст перевел взгляд на север, в сторону ухабистой дороги, ведущей к шахте «Золотой паук». Плохо затертые следы покрышек, которые он видел днем ранее, исчезли, и теперь не осталось ничего, кроме внешне не потревоженной соляной корки.

Он спустился по другому склону холма и приблизился к руинам отеля, в точности как предыдущей ночью. Его шаги поднимали облачка соленой пыли. Но от его следов, оставленных вчера вечером, ничего не осталось, – лестница, ведущая на веранду, и сама веранда выглядели так, словно в течение десятилетий здесь не ступала нога человека.

Пендергаст свернул в сторону от «Солтон-Фонтенбло» и прошел полмили на север, к главному входу в шахту «Золотой паук». Ее древняя дверь была до половины завалена слоем соли. Ухабистый подход к шахте был усеян маленькими соляными дюнами – последствиями воздушных вихрей. Все было таким, каким выглядело с вершины холма: соляная корка казалась нетронутой.

Пендергаст разглядывал вход под разными углами, отходил то в одну сторону, то в другую, время от времени останавливаясь, чтобы бросить оценивающий взгляд. Потом он опустился на колени и тщательно обследовал корку у своих ног с помощью крохотной метелочки, очень бережно обмахивая ею поверхность и постепенно обнажая более светлую соль под наносом. И наконец он увидел едва заметные следы человеческой деятельности, так тщательно затертые, что восстановить их или получить по ним какую-то информацию было невозможно. Он долгое время изучал эти следы, удивляясь тем усилиям, которые были затрачены на их уничтожение, потом встал.

Ветер завывал и постанывал, шевелил его волосы, трепал лацканы пиджака. На краткий миг к сухому воздуху примешался приятный запах лилий.

Отвернувшись от шахты, Пендергаст продолжил движение на север и прошагал две мили до окраины Солтон-Палмс. Городок выглядел таким же, как и вчера: покосившиеся фонарные столбы, руины домов, темные глазницы окон, ржавеющие купальни для птиц, пустые бассейны. Но наскоро сколоченный сарай с рубероидной крышей, стоявший на южной окраине городка, исчез.

Пендергаст подошел к тому месту, где стояла эта лачуга и где всего день назад он постучался в грубую дверь и разговаривал с Кайютом. Теперь здесь не было ничего, кроме земли и пятен пожухлой травы.

Как будто все – и отель, и шахта – простояло здесь многие годы, ни разу не увидев человека. Как будто этот старик и его жалкие пожитки никогда не существовали.

Как будто все, что случилось с Пендергастом, было лишь сном.

Внезапно Пендергаст покачнулся, не сумев удержать равновесие, когда налетевший ветер обвился вокруг его щиколоток. Он повернулся на юг и начал спускаться по соли, пыли и песку к взятой напрокат машине.

26

– Да, – сказал младший хранитель. – Конечно, я его помню. Он работал с Марсалой месяца два назад. Они с Марсалой вроде как подружились, а это довольно необычно.

– Этот парень на экране похож на него? – спросил Бономо.

– Почти точная копия. Разве что… – Хранитель уставился на монитор ноутбука. – Лоб у него, пожалуй, был чуть шире. Может быть, здесь, у висков.

Бономо принялся колдовать с программой «Айденти-КАД».

– Вот так?

– Пожалуй, еще чуть шире, – сказал хранитель с еще большей убежденностью. – И повыше.

Снова операция колдовства.

– Так?

– Да. Вот теперь точно.

– Точно? Вы уверены?

– Уверен.

– Наша задача – угождать гражданам! – сказал Бономо со своим фирменным смешком.

Д’Агоста с любопытством слушал их разговор. Они обходили остеологический отдел, разговаривали со всеми, кто видел «ученого», которому помогал Марсала. Это позволило Бономо улучшить портрет, созданный днем ранее, добавить к нему черты, которые еще больше увеличили сходство. Д’Агоста настолько исполнился оптимизма, что собирался приступить к сравнению фоторобота с записью с видеокамер, имея перед собой этот портрет. В особенности его интересовали две даты – день смерти Марсалы и день, когда он выписывал экспонат для командированного.

Д’Агоста вычеркнул фамилию младшего хранителя из своего списка, и они пошли дальше по коридору. Увидев еще одну сотрудницу остеологического отдела, которая встречалась с фальшивым ученым, д’Агоста представил ее Бономо, и тот продемонстрировал ей фоторобот и спросил о ее мнении. Бономо произвел настоящий фурор в пыльном, тихом музее, громко разговаривая, отпуская шутки, делая хитроумные замечания и смеясь до упаду. Это стало для д’Агосты поводом для тайного удовольствия, особенно когда Фрисби высовывал голову из своего кабинета и свирепо сверкал глазами. Он ничего не говорил, да и что он мог сказать? Это было делом полиции.

Краем глаза д’Агоста заметил Марго Грин. Она шла по коридору от главного входа в остеологический отдел. Их глаза встретились, и она показала ему на ближайшее хранилище.

– Что случилось? – спросил д’Агоста, зайдя следом за ней и закрыв дверь. – Вы готовы осмотреть новые экспонаты?

– Я их уже осмотрела. Ни одного готтентота там нет. И ни в одном из ближайших лотков трубчатой кости не обнаружено. Но я, как и обещала, провела дополнительный анализ женского скелета. Я пришла, чтобы дать вам последнюю информацию.

– Слушаю.

Д’Агосте показалось, что Марго дышит с трудом.

– Я смогла подтвердить большинство моих первоначальных выводов относительно этих костей. Более детальное обследование, в частности определение соотношения изотопов кислорода и углерода в скелете, указывает на питание и географическое местонахождение, позволяющие определить, что скелет принадлежит женщине конца девятнадцатого века, приблизительно шестидесяти лет от роду, которая жила в городской американской среде обитания, вероятно в Нью-Йорке или его пригородах.

Из коридора донесся новый взрыв раскатистого смеха Бономо, от которого чуть не сотряслись стены.

– Еще немного громче, – сказала Марго, – и ваш друг превзойдет Джимми Дюранте[23].