Читать книгу "Ключ к сердцу Майи - Татьяна Веденская"

– Я глубоко порицаю насилие, – сказал он.

– Это странно, – задумчиво пробормотала я. – Потому что ваша книга противоречит этому. Особенно финал.

– В этой контрверсии и есть весь фокус, и я удивлен, что вы не поняли этого. Иногда, чтобы заявить о своей позиции, необходимо что-то разбить. Швырнуть вазу в кирпичную стену.

– Или кого-то убить, – улыбнулась я. – Скажите, что вы чувствовали, когда писали сцену первого убийства? Как вам удалось пройти по такой тонкой грани между сумасшествием и поисками справедливости? Для большинства людей убийство – это табу, грех, нечто противоестественное, но вы в какой-то степени даете своему герою карт-бланш. Чувствуете ли вы персональную ответственность за возможных последователей вашей философии.

– Ничего себе вопрос, – улыбнулся Иван. – Прямо накладываете на меня печать создателя.

– Хотите сказать, я бросаю в вас камень? С чего началась идея «брошенных камней»? – спросила я, но теперь вопрос не показался Ивану – и мне – таким уж скучным и банальным. – Что стоит за этой идеей? Ваш способ бороться с насилием, призывая к нему?

– Не стоит воспринимать все буквально. Я не зову на баррикады, не собираюсь никого «вешать на столбах». Но, если вдуматься, почти невозможно сказать, что идет первым, курица или яйцо. Кто управляет чем – я идеей или она мной? Книга – это прежде всего история, и, работая над ней, ты отдаешься незримому потоку, ты подчиняешь себя этой истории, ее логике, атмосфере, какой бы неприглядной она ни казалась.

– А вам самому нравится эта книга? Вы читали ее? Я имею в виду, перечитывали ее после того, как она была завершена?

Кукош не ответил и долго, неприятно долго смотрел на меня. На этот раз я выдержала его удар. Я пыталась понять, мне стало всерьез интересно, что такого он нашел там, в книге, что решил ее присвоить. Оставить ее в веках под своим именем.

– Я? Лично мне? Как может нравиться или не нравиться собственное творение создателю, ведь это же – как говорить о детях. – Иван явно снова уходил в обобщения, скрывался от меня за красивыми словами, возможно, позаимствованными из каких-нибудь своих ролей. – Разве можно судить своих детей?

– Но их можно любить! А что ваши дети сказали о книге? Что сказала ваша жена?

Иван шумно выдохнул, затем встал, прошел через всю комнату к темной кухне, налил себе воды из-под крана, выпил, но нам ничего предлагать не стал. Он как будто взял паузу, используя воду как повод повернуться к нам спиной. Затем он обернулся и посмотрел на меня взглядом строгого, но справедливого судьи. Я бы не удивилась, если бы в его руке прямо сейчас оказался камень.

– Мои дети с недавних пор не живут со мной. Вы знали об этом? Может быть, вы таким образом хотели выбить меня из равновесия? Вы специально хотите превратить ваше интервью в аутодафе?

– Интересный выбор слов. – Я встала со своего стула на металлических ножках. – Ваш герой, к примеру, считает аутодафе вполне оправданными. Вот только еретики у него – те, кто идет против справедливости, причем не абы какой, а его личной версии гармонии мира.

Иван с грохотом поставил стакан на кухонный стол и пошевелил губами, словно собираясь плюнуть. Фая щурилась на меня, пытаясь что-то сказать – мысленно. Черт, как так вышло, что я взбесила Ивана Кукоша? С другой стороны, мне почему-то вдруг стало совершенно все равно. Не хочешь быть побит камнями – не укради… Фая вмешалась. Она подошла с фотоаппаратом к нему.

– Вы не могли бы взять стакан и чуть склонить голову, как бы… размышляя… – пробормотала она, и Иван замер, словно сбился с роли, но затем принялся привычно позировать, дав мне несколько секунд передышки. Ему она тоже помогла, под щелканье фотокамеры он явно успокоился и снова стал самим собой. Актеров вспышки фотоаппаратов расслабляют, вселяют веру в будущее.

– Скажите, Иван, как вы сами считаете, награда, которую получила книга, – заслуженная? – спросила я.

– Меня не волнуют награды, – гордо ответил он. – Материальный мир мне неинтересен.

– Я понимаю, – кинула я, оглядев украдкой роскошную кухню с темным гранитом столешницы и стальными змеями дорогих кранов на раковине. – И все же. Заслужила ли книга того внимания… поймите меня правильно, я лично от книги просто в восторге, мне она показалась просто потрясающей. Хоть и довольно мрачной.

– Вы самый необычный журналист, которого я встречал за последние годы. Нет, я не спорю, – неожиданно смягчился он. – Книга удалась. В ней есть своя правда. Сейчас ее ведь днем с огнем не сыщешь. Не книги – правды. Книгу как раз можно купить в любом магазине. А вы знаете, что по ней планируют снимать большой фильм?

Я кивала и думала: а ведь ты, как и я, тоже восторженный ее поклонник, этой тяжелой книги. Она тебе нравится, больше чем нравится, ты настолько в нее влюбился, что украл ее, как невесту из отцовского дома.

– Скажите, ваш убийца, который «право имеет», – он способен на что-то, кроме ненависти? Способен он… любить?

– Любить? – И взгляд его затуманился, словно этим вопросом задела его, словно вызвала какое-то нежелательное, но неотступное воспоминание. – Ну, конечно, он способен любить. Только любовь дает великим идеям настоящую силу, понимаете? Даже ужасным идеям нужна любовь.

Иван смотрел куда-то вдаль, то ли на меня, то ли на Фаю, то ли сквозь нас на свое большое окно. Он держал паузу по-театральному долго, а затем прошептал:

– Для меня тоже все началось с любви. Я чувствовал приближение, знаете, как парад планет. Моря сходят с ума, и ты чувствуешь перемены…

– Интуиция? – влезла я, но Иван посмотрел на меня с неодобрением, словно я была невоспитанным зрителем в театре и забыла отключить телефон. Еще немного – и меня выведут из зала.

– Информация осязаема, мысль осязаема, идея материальна. Все, что случается, на самом деле уже случилось. Информация безгранична, а пространство всегда неизменно, время – константа, – Кукош говорил как проповедник, и руки были подняты в воздух. Я не могла стряхнуть с себя ощущения, что он читает роль из какой-то другой пьесы, но молчала. Время – это константа, ага. Фая сейчас выпрыгнет из окна.

– Кхе-кхе-кхе. – Фая закашлялась так, словно подавилась сразу целым ежиком, и теперь кашляла как сумасшедшая. – Кхе-кхе.

Да, фраза про время – константа не могла оставить ее в стороне. Все ее образование, весь физтех в ее лице был готов в этот момент бросить дуэльную перчатку в лицо Ивана Кукоша, но он, хвала небесам, ничего не заметил. Он ушел в роль, поднял руку еще выше и драматично заломил голову. Если у меня еще оставались сомнения, теперь я была совершенно убеждена, что он ничего не писал.

– Я создал эту книгу из любви. Да, из любви и сострадания к боли человеческой. Нет, не так. Из любви к Женщине – именно с большой буквы. Любовь всегда была моей ахиллесовой пятой. Вы ведь знаете, я был женат дважды, и оба раза на актрисах, – сказал он.

Я не знала, на ком именно он был женат, но кивнула.